На торжественную часть они, разумеется, не пошли, потому что Щеглу все торжества всегда были до лампочки. Водки им тоже не дали, потому что официально никакой водки не было и не предвиделось. Они нашли укромный, но неплохо освещенный уголок за декорациями к «Орлеанской деве», и Щегол спешно пролистал все шестьдесят семь эскизов, а потом неторопливо просмотрел их заново, раскладывая в ему одному понятном порядке. Потом, наконец, положил всё это на вязанки хвороста для костра Жанны д’Арк и спросил:
— Овсов, что ты видишь, когда смотришь на бабу?
— То есть? — растерялся Алексей.
— Вот я, когда смотрю на бабу, вижу себя. С ней. Глебушка Несытин видит титьки и попку. А Сёма Кержевич видит стихию — воду, огонь, ветер… А что видишь ты?
— Я, Арсеньич, когда смотрю на женщину, вижу женщину. По крайней мере, пытаюсь увидеть. И у меня это, как правило, получается. А вот теперь, извините, не получилось.
— И не могло получиться, Овсов!
— Почему? — спросил Алексей.
Щегол не стал отвечать. Аккуратно сложил эскизы и засопел — не то обиженно, не то раздраженно, — завязывая тесемки планшета, а потом вдруг спросил:
— Она у тебя что-нибудь взяла?.. — И, видя, что Алексей не понимает, переспросил: — Ну, хоть что-нибудь из этой кипы ты ей подарил?
— Да, — сказал Алексей. — Два эскиза.
— И она взяла? Оба?
— Она их сама выбрала. Я хотел оставить ей все, но она выбрала только два.
— Ого! А вот у меня она не взяла. Ни одного. Зато дала… А тебе?
— Что — мне?
— Тебе она дала?
— Что именно?
— Ты ее трахнул?
— Как… — опять растерялся Алексей. — Какое это имеет значение?
— Вот именно. Вот об этом я и толкую. Ты, Алёшка, не женщину видел, когда на нее смотрел. Ты видел богиню. И богиня у тебя и получилась.
— Может быть, вы и правы, — медленно сказал Алексей. — И даже наверняка правы. Но это ваша правота, Арсеньич. Не моя.
— Ну-ну-ну, опять обиделся. А я, между прочим, завидую тебе, Алексей Чепрак! Это ведь не каждому дано: смотреть на блудницу и видеть богиню! Гораздо проще — наоборот… Мы все очень разные, Алёшка. Вот возьми меня. Для меня весь мир — зеркало. И пишу я — только автопортреты, ты это знаешь? — Алексей кивнул. (Щеголи-хин считался мастером натюрморта, хотя писывал всё. И пейзажи, и портреты, и автопортреты, разумеется, тоже. Но каждую свою работу он называл: «Автопортрет № такой-то» — название не для выставок, а для себя и для тех немногих, кто знал об этом. Алексей знал.) — Я — самокопатель. Или, если угодно, нарциссист… А Сёма — аналитик. Физик-теоретик в живописи.
— Пижон ваш Сёма, — вставил Алексей.
— Ну и пижон, ну и что? Одно другому не мешает. Он художник, и очень своеобычный. Для него Вселенная — результат взаимодействия стихий и элементов, и он ее анализирует и разлагает. У него что ни пейзаж, то теорема, и чертовски убедительная… Саша Лунный — психолог, причем не просто психолог, а психоаналитик.
— Фрейдист?
— Во-во. Он всё видит через призму своего полового члена, у него даже паровозы — на сексуальной тяге.
— А Несытин? — спросил Алексей.
— При чём тут Глебушка? — возмутился Щегол. — Я о художниках говорю!
— А-а…
— Вот черт, совсем сбил с толку старого человека… Про кого я еще хотел сказать?.. Да шут с нами со всеми! Я к тебе подбирался. Ты, Алёша, сам хочешь быть зеркалом для Вселенной. Не разлагать ее на элементы и не искать в ней себя, а объективно отражать объективную реальность. Это — невозможно. Ты поставил перед собой невыполнимую задачу, в принципе невыполнимую. Ты романтик, Алексей Чепрак, ты живешь не в своем времени. И я тебе завидую… На! — он протянул Алексею планшет. — Доведи эту работу до конца, ладно? И пойдем, наконец, выпьем водки.
Водки Алексею хотелось, но не только водки. Больше всего ему хотелось понять, почему Лада (не Лена, не Лолита, не Лариса, а Лада, Ладушка — теперь он это знал абсолютно точно; у нее было множество других имен, начинающихся с самых разных букв алфавита, но русичи называли Ее именно так — Лада…), почему она выбрала именно эти два эскиза, первый и сорок седьмой. Два далеко не самых удачных. И даже самых не… Именно эти два Алексей никогда и ни за что не смог бы завершить. Потому что они были («Или — будут?» — ослепила догадка) завершены совсем в других веках: первый — в пятнадцатом, а сорок седьмой — в семнадцатом. И радужное платье у Нее в ногах Боттичелли изобразит не волной, а створкой раковины, а вместо книги, прислоненной к стене, Веласкес нарисует зеркало…
Рисунки Виктора ДУНЬКО
ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 11 2004
Дмитрий Лопухов
BLATELLA GERMANIOA
Асасабуро Такахаси придумал харуконпютаа. Компьютер любви. Прибор, позволяющий паре, независимо от пола, влюбиться друг в друга, нажав несколько клавиш на управляющем блоке. Генераторный модуль способствует выделению допамина, ворепинефрина и ФЭА — фенилэтиламина. До тех пор, пока влюбленные не пожелают расстаться, основной модуль будет инициировать повышенное выделение ФЭА.
Такахаси поставил любовь на научные рельсы, загрузил углем и отправил кататься от забоя к подъемнику. Гениального японца возненавидели романтики и возвели в сан божества прагматики.
Стать бы после этого Такахаси миллионером и жить на доходы от изобретения. Но нет, спокойно ему не сиделось. По простоте душевной считал Асасабуро, что ученый должен не брюхо растить, цветя на удобренной деньгами грядке, а наукой заниматься.
Быть может, стоило Такахаси изобрести, скажем, томодатиконпютаа, компьютер дружбы, но вздумал гениальный японец, вопреки здравому смыслу и экономическому спросу, сотворить…
— Blatella germanica, рыжий таракан. Искусственный разум, искусственное тело. Совершенное насекомое! — Такахаси бросил взгляд наХарухико Ямамото, президента картели кибертехнологов.
Ямамото промокнул вспотевший лоб салфеткой.
— Может, лучше опять что-нибудь с фенилзтиламинами? — осторожно поинтересовался он. — Кому нужны искусственные тараканы?
Сетеагент предсказывал Такахаси, что Ямамото обязательно задаст этот вопрос. Уважение к гению — это одно, но экономическая выгода — совсем другое.
— Всем, — убежденно ответил Такахаси. — Искусственные тараканы нужны всем. Почему их считают вредными насекомыми? Исключительно из-за того, что тараканы портят продукты, загрязняя их экскрементами, переносят на теле гнилостные бактерии. Наши насекомые будут питаться живыми особями blatella germanica, нечистотами, трупами мелких насекомых, за счет этого и будут работать. Железы, вместо отвратительно пахнущей субстанции, будут выделять антисептик. Таракан станет санитаром кухни.
Ямамото задумался. Опыт подсказывал ему, что проект вряд ли окажется профитным. Но, с другой стороны, когда Такахаси брался за харуконпютаа, эксперты и аналитики поголовно пророчили провал начинанию. А вышло так, что изобретение Асасабуро возглавило годовой потребительский топ. Но тараканы…