Гримаса отвращения исказила его гордое лицо восточного царя, он выплюнул жвачку, и машина рванула с места, распугивая прохожих.
На следующее утро в дежурной части милиции меня явно не ждали.
— Мы коммерческой деятельности не касаемся, вы же, барыги, не помогаете нам правопорядок охранять, — бодро отозвался лейтенант на мою грустную историю. — Вот когда убьют, тогда и приходи, а заявление можешь сюда сунуть, — он указал на толстую кипу исписанных листков и снова уткнулся в газетку с голыми девками.
Дома я развесил на балконе выстиранную в машине шкуру, собрал самое необходимое и, достав из бара загранпаспорт, прикинул, куда бежать от коварного начальства. В Европу не пустят — я в свое время играл в Германии на балалайке с просроченной визой. В Штаты — тоже: когда-то сдал в их посольство заявку на эмиграцию, но получил отказ. А в южные страны что-то не хотелось. Придется изыскивать внутренние резервы. Я снова рванул в зоопарк, но там меня постигло разочарование. Никаких следов приятеля Эдуарда найти не удалось, а зондаж сотрудников на предмет предоставления убежища окончился ничем. Все, кто имел отношение к белым медведям, пребывали в прострации. В «Макаке» уже появилась гнусная заметка под заголовком: «Голодные бомжи съели в Московском зоопарке всех белых медведей со шкурой и костями».
Но духом я, тем не менее, не пал, что-то подсказывало мне, что выход есть и он рядом. Вечером я залез в уже высохшую шкуру и был потрясен: там оказалось множество удобных карманов для всякой всячины, морда идеально подгонялась по лицу, обеспечивая хороший обзор, подвижными когтями можно было считать мелочь.
Неожиданно в памяти всплыла встреча выпускников школы и шустрый парень из параллельного класса, представившийся директором передвижного зверинца. Я тут же бросился к записной книжке… и вскоре выяснил, что он с удовольствием приютит у себя на год — полтора белого медведя, тем более с высшим образованием. Квартира моя была давно продана за выездом, машину я водил по доверенности, деньги лежали в надежном месте, а жена уже год как упорхала от меня в Нью-Йорк и вестей о себе не подавала…
Трайлер ехал бойко. Я, умаявшись с непривычки, заснул почти сразу после скромного ужина, несмотря на вонь и духоту. Однако посреди ночи меня все же разбудило странное постукивание. Открыв глаза, я увидел темнеющие в углу дальней клетки массивные фигуры. Спиной ко мне у зажженного фонарика возились горилла, которая еще утром, в Мытищах, сожрав гроздь бананов, жутко ревела и гулко била себя в волосатую грудь пудовыми кулаками, и гигантский ленивец, тогда же меланхолично жевавший в соседней клетке веник на потеху ребятишкам, не подозревая о том, что палеонтологи считают его вымершим более двадцати тысяч лет назад.
Застегнув шкуру, я потихоньку пополз на свет. Неожиданно горилла обернулась. Странно, но вместо свирепой морды на меня глянуло довольно симпатичное лицо мужчины средних лет, которое не портили даже желтые клыки на сильно выступающих вперед небритых челюстях.
— Хватит придуриваться, — добродушно сказал он, — садись лучше в нарды на победителя. У нас все серьезно, на пиво играем. Заодно поведаешь, как дошел до жизни такой.
Тут и гигантский ленивец оглянулся, сверкнув очками, достал из-за пазухи бутылку, лениво помахал ею в воздухе и, задрав вихрастую голову, с видимым удовольствием отпил из горла.
Пауль Госсен
СКРИПАЧ
Налево пойдешь — коня потеряешь.
Направо пойдешь — кошелек потеряешь.
Прямо пойдешь — жизни лишишься.
Назад пойдешь — ничего не найдешь.
Эх! Только я залег в кусты крыжовника, только раскрыл последний номер газеты «На зеленый свет», только устроился, что называется, с комфортом, как сто несчастий сразу: в печенке закололо, в носу защекотало, подмышками зачесалось… Это у меня чувство такое особое за годы службы выработалось: едва лишь нарушитель на дорогу ступает, как на меня все напасти гуртом.
Отложил я газету, прислушался. В Заколдованном Лесу тишина, порядок. Слышно даже, как в Гнилых Болотах плезиозавры ссорятся. Ну, да делать нечего: чувство меня еще ни разу не подвело, значит, пора к встрече с нарушителем готовиться.
Много-много лет назад один мой родственник и коллега, не выдержав очередного обострения чувствительности, шлепнул себя по слабохарактерности. Ну и дурак! Я так сразу для себя решил: голову ломать над загадками Заколдованного Леса — это все равно, что ею, родимой, о ствол баобаба биться. Вон того, в три обхвата. Расшибешься — и только. Ведь это ж стоит только начать: одному удивишься — в другом засомневаешься, засомневаешься — с третьим вообще ужиться не сможешь… Нет уж, коль должен нарушитель «жизни лишаться», то и лишаю. И нечего здесь сопли пускать — работа есть работа.