Я снова прислушался. Минуты через две донеслась какая-то мелодия. Я даже сплюнул. Дождались: уже с магнитофонами стал нарушитель лазить. Не Заколдованный Лес, а туристический маршрут для праздношатающихся меломанов. Ну, я тебя! Вытащил я из-под лопуха большой наган, сунул его в карман джинсов, пробрался к самой дороге и спрятался за баобабом. Жду.
Вот и Заколдованный Лес почувствовал неладное. Травинка не шелохнется, жар-птица не пролетит, плезиозавры и те заткнулись. Все вымерло. Нарушитель идет! Традиция!
А музыка все ближе, ближе… Осторожно заполняет она Заколдованный Лес, мягко ступает по опавшим листьям, смущенно раздвигает заросли папоротника. И ведь хорошая музыка, вдруг подумалось мне, и совсем не магнитофонная. Такая она вроде слабая, робкая, что, кажется, вот-вот прервется, умолкнет, но уже в следующее мгновение она чуть задорней, чуть уверенней, чуть звучней.
Сто тысяч НЛО! Ведь белым по черному: «…жизни лишишься». Одна дорога чего стоит — вся костями усыпана, а на холме покосившийся, но внушающий уважение Замок Людоеда — целый год я его для устрашения нарушителей восстанавливал. Так нет — лезут. Вон скелет в золотых доспехах у поворота лежит. Два года назад рыцарь какой-то спьяну сюда сунулся. Не разглядел, поди, залитым оком надпись. А может, и вообще читать не умел. Красиво я его тогда с седла снял. Одним выстрелом, как в кино про индейцев. Коня я потом этому, что на левой дороге, отдал, а дурак-рыцарь так и лежит в своем золотом обмундировании. Ведь не грабитель я какой, а просто работа такая. А вон на березе коммивояжер за ноги подвешен. С неделю как болтается. Решил, что опоздает на Ярмарку, если поедет в объезд. Навалил телегу добра, достал где-то обрез и пуленепробиваемый жилет и попер напрямик. Левое ухо мне пулей поцарапал. Я тоже пальнул. Телега перевернулась, а коммивояжер залег за камень и отстреливался, пока патроны не кончились. Повязал я его и подвесил. Хоть и не люблю зверства всякие, но осерчал очень.
А музыка звучит уже совсем рядом: завораживает, плачет, смеется. Не было еще в Заколдованном Лесу такой музыки. Будит она что-то в тебе, что-то большое и трогательное, что, казалось бы, запрятано далеко-далеко, будит, и это что-то становится вдруг главным, и ты расправляешь плечи, и…
Я замотал головой: наваждение какое-то. Выругался и достал наган. А тут и нарушитель показался. Да, такого здесь еще не было: худенький какой-то, во фраке, с бабочкой, да еще на скрипочке наяривает. И так увлеченно, что нет ему дела ни до костей, ни до опасности. Футы! Псих.
Убедился я, что скрипач один, и вышел ему навстречу. Это момент всегда самый эффектный: кто штаны мочит, кто бежит. А этот остановился, опустил скрипку и смотрит на меня как-то странно.
— Эй, ты! — говорю, чтоб завязать разговор. — Я тебя сейчас убивать буду.
— Меня? За что? — ну и звонкий же у него голос! Волнуется, ясное дело. Глядишь, и заплачет еще.
— Как, за что? — удивляюсь. — Ты же правила нарушаешь. Зачем прямо идешь?
— Так ближе.
— Ха! Ближе… На тот свет ближе — это уж точно. Ты что, опаздываешь куда?
— Я иду в Уснувший Город. Сто лет назад его жителей заколдовал один очень злой волшебник. Слышал я, что разбудить их могут лишь звуки скрипки.
— Большое дело, — говорю. — Да только спят они сто лет, и лишний день роли не играет. А ты бы туда за этот день и окольной дорогой добрался.
А скрипач головой качает:
— Нет, здесь все сложнее.
— Что же сложного? — начинаю я закипать. — Времени достаточно? Достаточно! Так выбирай ту дорогу, где проход разрешен. Конь есть? Нет коня! Вот и топал бы налево. Там тебя никто и пальцем бы не тронул. И в Уснувшем Городе к утру был бы. А теперь мне забота: шлепнуть тебя, дурака, придется. — Ия многозначительно сунул ему в лицо наган.
Скрипач в ответ только улыбнулся:
— Но зачем искать окольные пути, если есть прямой?
— Сто тысяч НЛО! Запрещенная эта дорога! Неужели трудно понять? Прямая, но за-пре-щен-на-я!
— А почему запрещенная? — спрашивает этот придурок, и глаза у него такие огромные, что хоть топись. — Кем запрещенная?