Лагерь преобразился. Проснувшиеся индейцы, едва завидев теперь уже большую, в четверть неба, разноцветную тучу, низко нависшую над плато, орали «Окачундра!» и разбегались кто куда с жуткими лицами, страшно выпучив маленькие глазки.
Харпер, и ранее недолюбливавший перуанцев, теперь окончательно запрезирал их. «Жалкие трусы, суеверные дикари! Как они боятся грозы!» — подумал он, забираясь в бронированный саркофаг, который предусмотрительно захватил сюда, узнав, что на плато бывают жуткие бури, после которых не остается ничего живого.
Через час сияющие лучи тропического солнца озарили печальную картину: на месте лагеря среди порванных палаток и разбитых вьюков валялись трупы животных и людей, полузасыпанные щебнем и землей. На вершине скалы каким-то чудом застрял расколотый саркофаг с безжизненно торчащей из него рукой американца, поросшей рыжими волосами.
Прошла четверть века.
Зайдя на кухню, Павлик взглянул на календарь и в очередной раз содрогнулся. До 30 сентября оставалось чуть больше сорока дней. Если не произойдет чуда и они с Серым не расплатятся с Нугзаром, то можно смело вешаться. Черт их дернул год назад связаться с этой гнилой «крышей». Сейчас у них уже не было ни своего дела, ни денег, зато поимели они долгов на полтора миллиона долларов и много-много головной боли.
Павлик достал из серванта ПМ, приставил к виску и поглядел в зеркало. Смотрелось нелепо. Вдруг зазвонил телефон. Он отложил пистолет и снял трубку.
— Что, небось веревку мылишь? — раздался бодрый голос Серого.
— Пока нет, но скоро начну.
— Тормозни, у меня идея, надо обсудить. Буду через час, — и дал отбой.
Скоро он уже стоял на пороге с сумкой на плече. Едва закрыв дверь, Серый вынул из нее коричневую картонную папку, уселся в кресло, открыли внятно, с расстановкой, прочел заглавие: «Отчет по теме ПЗ-72. 15 октября 1972 года».
Затем все-таки не утерпел и стал взахлеб рассказывать:
— Если все пойдет, как надо, то через месяц у нас будет золота на десятки миллионов баксов. Ты, полагаю, знаешь, что конкистадоры ограбили империю инков и двести лет возили золото и серебро в Испанию на галеонах. Но многие хронисты того времени утверждали, что завоеватели не добрались до главной сокровищницы индейцев — святилища бога грозы Париакаки, которую условно называли Эльдорадо.
Так вот, здесь описано, как наша экспедиция по поручению прогрессивного перуанского правительства в 1972 году нашла Эльдорадо на одном высокогорном плато, дала его описание и привезла оттуда драгоценностей на полмиллиона «зеленых», которые и передала в государственный музей в Куско. Я купил этот отчет у одного несостоявшегося кладоискателя, не спрашивай, за сколько. Лучше послушай опись найденного:
«Акт об осмотре храмового склада, обнаруженного 22 сентября 1972 г. на плато Чачапояс, Республика Перу.
1. Бриллианты россыпью — 3 кг 750 г.
2. Слитки желтого металла в виде черепов — 128 кг 250 г.
3. Ювелирные украшения из драгметаллов и самоцветов — 6 кг 500 г.
4. Столики для жертвоприношений, складные, черного дерева — 15 шт.
5. Тазики для сбора крови, серебряные — 12 шт.
6. Колуны платиновые — 6 шт.
7. Черепа человеческие, инкрустированные изумрудами — 121 шт.».
И так далее, и тому подобное, на десяти листах. В общем, план такой. Под залог квартир берем у Нугзара часть наших бывших денег, снаряжаем экспедицию, летим в Перу, взбираемся на этот Чачапояс, выгребаем все сокровища, часть отдаем Нугзару и быстренько перебазируемся на Багамы. В случае чего, там смыться будет проще, чем здесь. Испанский я немного знаю.
— Слушай, если все так просто, то что ж, за двадцать пять лет туда никто больше не совался?
— Хороший вопрос. Этот кладоискатель мне сказал, что с тех пор там почти полностью погибло одиннадцать экспедиций, от какой-то окачундры. Иногда в живых оставались проводники-индейцы. По их словам, окачундра — то ли ураган, то ли НЛО, то ли дух этого самого Париакаки.
— Да ты, гляжу, романтик, хочешь умереть красиво: в Андах, от неведомой окачундры, — перебил его Павлик, криво усмехаясь.
— Дай досказать, — ответил сердито приятель, — первая советская экспедиция в 1970 году тоже ведь вся там полегла. Но наши после этого что-то измерили, рассчитали и придумали в НИИЧП прибор, обеспечивший им благополучное возвращение с драгоценностями в 1972 году. В отчете он упоминается как «Изделие 22–09».
— И ты, конечно, в этот НИИЧП уже съездил и эту штуку достал.
— Если бы… Этого института давно нет, о бывших сотрудниках ни слуху ни духу. Зато я нашел участника последней экспедиции.
Серый достал черно-белую фотографию пожилого грустного гардеробщика, подающего пальто какому-то бугаю с короткой стрижкой.
— Алябьев Геннадий Михайлович, сейчас на пенсии, сильно нуждается. Надо брать его за хобот и лететь в Перу.
— В гробу он это Перу видал.
— А зачем существует Нугзар со своей командой, прикинь? Он сделает предложение, от которого тот не сможет отказаться.
Пораскинув мозгами, Павлик в конце концов поддержал идею, и приятели рванули к Нугзару. Неделя ушла на его обработку. Алябьева убедили полторы тысячи долларов, положенные, в рублевом эквиваленте, ему на книжку, и подробная информация о внучке из Томилино, с которой ведь всегда могло что-нибудь случиться… Нашлась у него на антресолях и продолговатая фанерная коробка со скромной надписью «Изделие 22–09» и штампом ОТК.
Наконец в середине сентября экспедиция прилетела чартерным рейсом в Лиму, откуда двинулась по разбитому шоссе в сторону высокогорного плато Чачапояс. Бывшие борцы Арслан и Тенгиз, оформленные охранниками, представляли интересы Нугзара.
Алябьев переносил путешествие неважно, в мутных глазах его застыл тихий ужас маленького человека, плотно сидящего на крючке судьбы. С заветным футляром он никогда не расставался и решительно отказывался показать его содержимое, утверждая, что нежный прибор может испортиться от сырости. График движения определял, в основном, он, опираясь на свой опыт.
Вечером 20 сентября, после недельного перехода по горам, кладоискатели поднялись на последний перевал, ведущий к плато. До Эльдорадо, по словам Алябьева, оставалось около дня пути. Вокруг угрожающе вздымались острые скалы, легким не хватало воздуха, кружилась голова.
Ночью, когда лагерь уснул, Геннадий Михайлович вышел из палатки по нужде. Было тихо, в небе сияли огромные южные звезды, легкий ветерок холодил грудь. Он отошел подальше и вдруг услышал запах шашлыка.
Осторожно приблизившись к его источнику, Алябьев разглядел тлеющие между скал угли и массивные фигуры охранников рядом. Один переворачивал шампуры, другой сидел на камне, задумчиво пробуя ногтем острие длинного кинжала.
— Тенгиз! Что ты сделаешь, как только мы найдем золото?
— Я куплю себе каменный дом и большой черный джип.
— Нет, я спрашиваю, что ты сделаешь в первую очередь?
После длительного раздумья тот отозвался:
— А ты?
— Ха, я как истинный воин выполню приказ командира — зарежу сопляка Павлика.
— Да, совсем забыл. Мне же надо сначала зарезать умника Серегу, а потом уже покупать дом.
— Кто же тогда прикончит старого осла?
— Зачем, он же нас к золоту привел. Мы его отпустим — над пропастью. Пусть летит, куда хочет.
И собеседники довольно загоготали, а пенсионер уполз в свою палатку ни жив ни мертв. На следующий день, когда Серый зашел за ним, Алябьев не смог встать, жалуясь на боль в сердце. Весь день ребята поили его валерьянкой и кормили нитроглицерином, сдержанно матерясь и надеясь, что он не помрет раньше срока. Вечером в палатку Алябьева заглянул Тенгиз, приставил к его морщинистому кадыку кинжал и сказал, обнажая в улыбке крепкие золотые зубы:
— Если завтра ты, ишак плешивый, не встанешь, мы с тебя живьем шкуру сдерем и кошельков наделаем, понял?