Он пристально посмотрел на меня.
— Ну и почему всё-таки поверил? Потому, что вода расступилась? Это, конечно, прикольно, но натуральная фигня. Ты же взрослый мужик.
— Вода — дело десятое.
— А что первое? Расскажи.
— Ты же мне не веришь.
Я стряхнул пепел в окно.
— В какой-то момент мне показалось, что наш бомж кормит других бомжей рыбой и хлебом.
Скобцов нервно хрюкнул.
— Прямо в обезьяннике?
— Да.
— Сам-то подумай, как такое может быть?
— Не знаю.
— Как в «Библии», да?
— Да.
— Тебе бы книжки писать.
Я затянулся.
— Вот чего не умею, того не умею.
— А ты попробуй, вдруг получится.
В половине четвёртого утра мы с Колей снова оказались в отделении. Вместе с мужиком, которого задержали в ювелирном магазине «Яхонт».
— Вперёд!
Звякнули ключи. Петрович открыл камеру. Коля ткнул мужика автоматным стволом в спину.
— Пошевеливайся!
Мужик внезапно остановился. Развернулся, опрокинул Колю плечом и ударил Петровича коленом под дых.
— А ты где был? — спросил Скобцов.
— В комнате отдыха. В горле пересохло. Но возню услышал.
— Чего было дальше?
— Мужик тыкал Колю ножом в грудь.
— Нож-то откуда взялся?
— Когда обыскивали, не заметили.
— Дальше-то что?
— Ну, заскочил я туда. Мужика прикладом по черепу. Тот в отруб. А Колька кровью истекает.
— Охренеть!
— Ага.
— Скорая быстро приехала?
— Минут через десять.
— Кольку-то я этого, вроде, никогда не видел. Да и подробности слышу впервые. Успели?
Я помрачнел.
— Нет.
Вызвав скорую, я бросился к камере и, когда оказался рядом, обомлел. Иешуа стоял перед Колей на коленях и молился. Я обернулся — на двери обезьянника висел тяжёлый замок. Разум подсказывал мне, что Иешуа не мог пройти сквозь решётку, но он каким-то образом всё-таки оказался здесь.
— Пожалуйста, не мешай, — попросил оборванец.
Я отступил. Потом произошло то, что иначе как чудом не назовёшь. Когда пятна крови на Колиной груди и на полу исчезли, пришёл в себя Петрович.
— Чего это он?
— Тихо.
Коля пошевелил рукой. Оборванец поднялся, приблизился к нам, очень тихо сказал:
— Всё будет хорошо, — и молчаливо двинулся в сторону выхода.
— Из обезьянника мы всех выпустили. Шлюхи, бомжи и остальные тоже всё видели и обалдели не меньше нас. Выпустили после того, как очнулся Катя. У него даже шрамов не осталось. Мужика оформили, как следует, а перед врачами извинились за ложный вызов. В общем… сам понимаешь, раз до сих пор не веришь мне. Но так всё и было.
— А этот… Иешуа?
— Мы его больше не видели. Хотя, через дверь он так и не вышел.
— Не понял, это как — не вышел? — удивился Скобцов.
— Просто исчез. Как это произошло, никто не заметил. Шёл себе по коридору…
— Вы где?
— У ипподрома.
— Понял.
Метёлкин отключил рацию.
— Пожевать бы.
— Тут есть круглосуточное кафе.
— Это хорошо, а то в брюхе урчит.
Минуты через две Скобцов направил «Уазик» по мрачной Софийской. На повороте фары высветили в переулке сухопарую фигуру.
— Валер, притормози-ка, — задумчиво произнёс Метёлкин.
— Зачем?
Скрипнули тормоза. «Уазик» остановился и затарахтел на холостых.
— А вон, гляди.
К машине неторопливо приближался старик крепкого телосложения, с помятым щитом на плече и изогнутым копьём под мышкой.
— Придурок какой-то.
— Ну да, — осторожно согласился Скобцов.
Нескладный приплюснутый шлем на голове старика и странное вооружение навевали самые недобрые чувства.
— Проверим? — предложил Метёлкин.
У Скобцова почему-то засосало под ложечкой.
— Может, ну его?
— А если заколет кого-нибудь?
— Сходи-ка сам, машину, знаешь ли, как-то не очень… бросать… без присмотра. Но если что, я рядом.
— Лада.
Метёлкин открыл дверь. Выбрался из машины и крикнул:
— Гражданин!
Тишина Метёлкин забеспокоился, снял с плеча автомат и крикнул ещё раз:
— Гражданин!
— Это вы мне? — удивился старик.
— Вам, кому же ещё!
Старик кашлянул в костлявый кулак, обернулся и прокричал в темноту:
— Санчо, ты где? Поторопись, веди сюда Россинанта. Тут один забавный молодой человек чего-то от меня хочет.
Валерий Гвоздей
СИМПАТЯГА
