Шаман племени, закатив глаза, пел про огромные огненные стрелы, пронзившие небо, о древних змеях, разбуженных в глубинах земли, о звёздах, спадающих с неба; о морях, вышедших из берегов. Великим знанием обладали боги, но не сумели справиться со своим сердцем, в котором поселилось великое зло.
И когда убили друг друга Сур и Бур, а завистника Дирку сожрали лисицы, долго горела земля, а тучи не пропускали солнце. И казалось тогда, что всякая жизнь прекратилась. Но когда стих гнев высших богов, в глубинах Великого Леса восстал схоронившийся герой Верень со своим малым народом, от которого пошло их племя и все другие племена…
…Солнце неумолимо текло к горизонту, и на опушке зазвенели вечерние комары. Охотник вскочил на ноги, решившись. Он привязал оленя кожаным ремнём к дереву, чтоб не объели землеройки, а потом обмазал его соком смерть-травы, отпугивающей птиц. «Была не была, не тащить же мне его с собой в городище! — подумал Тумпту. — Вернусь до темноты и заночую здесь неподалёку. А завтра отправлюсь домой героем, да ещё с подарком для невесты: победителя не судят!»
Тумпту шагал к развалинам быстрым шагом. За плечами его висел лук и кожаный мешок с семью стрелами, на поясе в плетёном чехле уверенно подрагивал каменный нож. Рука, как всегда, сжимала верное копьё с отцовским костяным наконечником. Решившись, он не привык колебаться, а потому шёл в неведомое, не оглядываясь на родной Лес.
Город неспешно приближался. Сперва он увидел дорогу из сплошного чёрного камня, сквозь который густо росла трава — и пошёл по ней. По обочинам его внимание ненадолго задерживали остовы странных мёртвых чудищ, наполовину вросших в землю и блестевших кое-где серебристыми чешуями. Тумпту, не останавливаясь, шёл туда, где среди бесформенных груд камня угадывались сохранившие форму строения. Он осторожно переступал через трухлявые рыжие предметы, похожие то на змей, то на согнутые гигантские копья и окаменевшие стволы деревьев. Иногда в чёрной каменной реке, по которой он шёл, дырявились ямы, в которых лежал странный ветвистый хлам пополам с землёй. Обходя их, Тумпту настойчиво шёл вперёд, подгоняемый закатом.
Вскоре перед его глазами предстало первое, кое-как сохранившееся жилище богов. Дверной проём зиял чернотой. Тумпту приблизился и осторожно заглянул внутрь. Но не увидел ничего, кроме груды камней, перемешанных с бурой землёй. Видно было, что всякая жизнь ушла отсюда давным-давно. «И чего здесь запретного и страшного? — думал Тумпту, обходя и заглядывая в такие же вросшие в землю, сыпучие развалины без крыш, окон и дверей. — Просто мёртвые камни в закатном солнце…»
Тем временем, он вышел на широкую площадку, где, образуя полукруг, стояли несколько домов, сохранившихся чуть лучше, чем виденные прежде.
«Посмотрю, что здесь — и обратно», — решил он, озабоченно поглядывая на солнце, багровевшее уже на самой кромке горизонта.
Он подошёл к одному из домов, показавшемуся ему наиболее целым. Чуть помедлив на раскрошенном каменном пороге, Тумпту шагнул в темноту, из которой тянуло сыростью бездонной пещеры. Сбоку плеснуло косым, словно прощальным лучом солнечного золота, и охотника окружил мрак и холод. Под ногами что-то зловеще скрипело. Он вдруг сильно стукнулся лбом в гладкую стену и не успел испугаться этого, как испуг гораздо больший обрушился на него со всех сторон. В пещере богов вдруг вспыхнул свет! Он был ярче, чем свет самой яркой Луны.
Тумпту от неожиданности сел на пол, не выпустив, однако из руки копья. «Вот оно! — скачками неслись в его лохматой голове мысли. — Сейчас боги пустят в него огненные стрелы за то, что он нарушил их покой». Он сидел, закрыв глаза, готовясь к смерти. Однако с ним ровным счётом ничего не происходило. Только ногу больно давил камень.
Охотник осторожно открыл один, потом второй глаз, встал и осмотрелся. Вокруг было почти так же безжизненно, как в домах, куда он заходил прежде. Каменные стены поросли мхом, на полу — осколки камней и каких-то грязных предметов. Но свет! Тумпту долго не мог понять, откуда он исходил. Наконец, он заметил в стенах и потолке небольшие углубления, из которых, пробиваясь сквозь толстый слой пыли, сочился свет.