— Правда? Какие же органы планируется извлечь из Горанса-младшего?
— Наоборот! Орган будет извлечён из Леона Горанса! И пересажен — Роби!..
Я улыбнулся и сел на диван:
— А говорите — убьют Роби… Что-то не сходится.
— Вы ничего не понимаете!
— Верно, я ничего не понимаю. Ворвались в дом, ни свет ни заря, подняли с постели… Я, к вашему сведению, работая ночью. Вы лишаете меня законного отдыха.
Мои слова о ночной работе вызвали у газетчика вспышку ярости: он скрипел зубами, его затрясло. Рош, наверное, кинулся бы на меня. Только жизнь научила маленького человека не переоценивать собственные физические возможности. Пожалуй, так наш разговор затянется.
Я решил помочь газетчику, задал наводящий вопрос:
— Какой орган? Вы знаете?
— Головной мозг.
— Что?.. — Я вытаращил глаза. — Бред! Себастиан Рош заставил себя успокоиться и сказал:
— Леон Горанс тяжело болен. В его распоряжении всего несколько месяцев. Я понятия не имею, как там с наследственностью, но сейчас мальчик здоров. А Горанс — умирает.
— Такое возможно? Я имею в виду операцию по пересадке человеческого мозга. — Рош горько усмехнулся.
Дальше он говорил, обращаясь к стене. Кажется, ему не хотелось видеть моё лицо.
— Одна из компаний Горанса выпускает медицинское оборудование, там недавно освоено производство электронных хирургов. Десятки манипуляторов, с огромным быстродействием. Используются также наноботы, узкоспециализированные, безотказные… Конечно, управляет всем процессом компьютер. Пересадка человеческого мозга уже не проблема — только найти подходящего донора.
— Жертвовать сыном?.. Это слишком. Леон Горанс легко мог найти подходящего донора — на стороне.
— Очень важна совместимость. Отторжение тканей — бич всех пересадок… В этом случае близкий родственник— идеальный вариант. А кроме того, процедура наследования упрощает дело. Это будет выглядеть, как вступление молодого наследника во владение имуществом… Король умер, да здравствует король.
Я вспомнил застывшее, бледное лицо Горанса, почти неживое.
Стало не по себе.
Несмотря на своё богатство, Горанс не может купить вечную жизнь, бессмертие.
Но личность Горанса важна, куда важнее личности его сына, юного оболтуса. Видимо, есть вещи поважнее родственных чувств.
— Почему Роби не заявил властям? — спросил я.
— Вы бы его словам поверили? Жена Горанса как-то узнала об этих замыслах. Кинулась в полицию. А попала — в автомобильную катастрофу. Погибла. В случайность я не очень верю. Юноша был испуган, был в отчаянии. Сбежал из дома, но просто не знал, куда обратиться… В газетном киоске увидел наш заголовок. И пришёл в редакцию. Всё спонтанно. У молодых это бывает.
Я поскрёб щетину, отросшую с прошлого утра.
Голова шла кругом. Было необходимо отстраниться, увеличить дистанцию между собой и жуткой, леденящей кровь, историей:
— Чего же вы хотите? Зачем пришли ко мне?
— Тоже не знаю, куда обратиться… Вы сможете потом жить?
Рош внимательно посмотрел в мои глаза и произнёс с тяжёлым вздохом:
— Наверное, сможете…
Он пошёл к выходу, на прощание кивнув стене.
Хлопнула дверь.
Я неподвижно сидел на диване. Шевелиться не хотелось. Было такое впечатление, что я постепенно выпадаю в осадок.
Возникала же мысль — отказаться от этой работы. Но всё пошло так быстро и так гладко, что я соблазнился, не прислушался к голосу осторожности, к своей интуиции.
Видимо, лучше уехать на время, в глубокой норе дождаться, когда спадёт напряжение.
Сборы лучше не откладывать.
Спустилась ночь, а я всё ещё был в городе.
Мне хотелось поговорить с Рошем.
В окнах Роша не горел свет. Газетчик на звонки не реагировал. Дверь не открывал. Тогда я поехал в редакцию. Наверное, сидит у компьютера и сочиняет гневную статью о безнравственности сильных мира сего.
Машину я оставил за полквартала и дошёл быстрым шагом.
В безлюдном, тихом проулке тускло светил единственный фонарь. В темноте я с трудом разглядел, что массивная дверь, ведущая в полуподвал, чуть приоткрыта. В одном из окон свет был. Точно, сидит и кропает. Весь отдался праведному гневу, даже не запер дверь. А ночной сторож газете противопоказан, ввиду крайней скудости бюджета.
Я вошёл, двигаясь мягко и осторожно. Реактивный лайнер с рёвом пролетел в небе, заставив мелко вибрировать стёкла. Я было ускорил шаг, но…
Выстрел в помещении здорово оглушает, даже при таком реактивном аккомпанементе.
Я подкрался к двери в освещённую комнату. Заглянул краем глаза.
Какой-то высокий человек в чёрном вынимал жёсткий диск из старого компьютера. При этом газетчика, сидящего рядом на офисном стуле, игнорировал совершенно.
Орудовал ловко, хотя и одной рукой, в другой руке у него был израильский «дезерт игл», массивный, хромированный, сорок четвёртого калибра.
Я затаил дыхание.
Лишь полный кретин пойдёт грудью на сорок четвёртый калибр. Я тихо отступил в тень, а затем и дальше по коридору, за угол.
Человек в чёрном вышел, неся в руке пакете жёстким диском. В правой он по-прежнему сжимал «дезерт игл».
Потом я услышал, как ночной посетитель скрипнул входной дверью. Шаги стихли.
Выждав минуту, я вошёл в комнату.
Рош сидел на стуле, но выглядел мёртвым. Каковым, собственно, и был. Рубашка залита кровью. Глаза распахнуты в изумлении. Сердце разорвано в клочья. Хоть умер сразу Лёгкая смерть.
Гильзы не видно. Гость забрал её с собой.
Тронув веки Роша, я с лёгким усилием сдвинул их вниз, опустил на стекленеющие глаза Больше ничем помочь не мог. Вряд ли мир содрогнётся, когда завтра утром станет известно о смерти газетчика.
Пора уходить.
Я припоминал, чего тут касался.
Ничего, почти. Лишь дверной ручки на входе. Я тщательно протёр её носовым платком.
Возвращался к машине, держась ближе к стенам домов.
Нелепого Роша было жалко.
Я скрипел зубами. И злился на себя. Нельзя позволять эмоциям брать верх. Но мальчишка..
Он там совсем один. Его тело станет вместилищем для интеллекта папы, экономического гения, выдающегося деятеля бизнеса.
Рош умер, никто не выручит Горанса-младшего, обречённого на заклание. Да и что Рош, какой с него спрос… Газетчик и при жизни был, если уж по совести… Ладно, хватит. Кто умер — тот умер.
А спрос только с живых.
Кто у нас живой?
Я у нас живой. Пока, во всяком случае. Такие мысли крутились в моей голове, когда я летел по ночным улицам к себе. В моём арсенале несколько пистолетов. Использую разные, в зависимости от конкретной ситуации.
Порой нет инструмента лучше «магнума». Настоящая, мужская вещь.
У «магнума» разрывные пули с мягкой свинцовой головкой, выстрел из него отбрасывает человека — словно удар мчащегося грузовика. Да и сам вид револьвера внушает уважение.
Я достал револьвер из оружейного сейфа, почистил и смазал.
Вставляя в барабан тяжёлые патроны, словно чувствовал смерть в каждом из них.
Похоже, и эту ночь я не буду спать. Но плату спросить не с кого.
Подготовка отняла больше времени, чем я рассчитывал. Некоторые меры я продумал уже по ходу.
Охранная система в особняке Леона Горанса быть для меня секретом перестала ещё в первый, столь памятный визит.
Поднимаясь по каменной лестнице вестибюля, среди пальм в кадках, я снял револьвер с предохранителя.
Из «магнума» стрелять не пришлось. Сигнализация была отключена. А вместе с ней и видеокамеры. Люди и собаки усыплены с помощью дротиков-шприцев, из специального, компактного ружья.
Не зря моя специализация на прежней работе — скрытое проникновение. Огромный дом, погружённый в сон, ослепший и оглохший, не заметил чужого.
Порой охватывало недоумение.
Зачем я здесь? Кто мне этот мальчишка— сынок миллиардера, наверняка избалованный? Я видел Роби только раз, спящим…