Внёс.
Отвечал всем одинаково — ровным, чётким, демонстративно командным голосом, но ещё короче:
— Без комментариев.
Простенько и со вкусом. Наверное, долго репетировал перед зеркалом, заучивал текст.
Нс желая терять время, я выскользнул из зада, пусть оператор снимает дальше этот бред.
Шёл, глядя под ноги, думал, что надо бы снова посидеть в кустах, на берегу тихой речки.
Посреди коридора стоял кто-то, на пути. Я поднял взгляд.
Нескладный парень, в сиреневом комбинезоне из металлизированной ткани.
Явно был не в своей тарелке. Заговорил с акцентом:
— Где у вас… Э-э…
Замялся, кусая губы. Конечно впервые тут.
— Понимаю, — сказал я, беря его под локоток. — Идём, покажу.
Распахнул дверь, на которой была схематичная фигурка мужчины.
Оказавшись внутри, парень смотрел по сторонам в нерешительности. По-моему, не знал, как приступить.
Деревня.
Я дал наглядный урок, продемонстрировал — куда и что.
Гость тут же повторил. Не сдержал вздох облегчения.
Вымыли руки. По очереди вытерли бумажным отрывным полотенцем.
— Новичок… — извиняющимся тоном признался он, вслед за мной кидая смятый комок в урну.
— Да, ведешь себя, как пришелец, — хмыкнул я.
Сказал и — пригляделся внимательнее к новичку.
Лицо у него какое-то…
— Вы прилетели с миром?.. — спросил я, холодея.
Парень торжественно кивнул.
Железо было горячим. Я ринулся ковать.
В минуту раскрутил гостя.
Прибыл на корабле. Ведутся переговоры. Тоска зелёная. Вот и сбежал, хотел посмотреть на жизнь аборигенов в естественной среде. Ведь он репортёр.
Я смекнул: коллеги, не конкуренты.
В животе ёкнуло.
МОЙ ШАНС.
ЭТО БУДЕТ — СЕНСАЦИЯ.
Материал из первых уст в журналистике — на вес золота.
— Слушай, — пробормотал я. — Как на счёт — эксклюзива?
Думал, слово ему неизвестно.
Хотел растолковать.
Ха.
«Эксклюзив» — первое, что коллега выучил на Земле.
— Ты — мне, я — тебе, — деловито предложил он. — Договорились?
Репортёр всегда поймёт репортёра.
Мы ударили по рукам. ТМ
Евгений Саричев
ВЧЕРА
6'2014
Во вьетнамской забегаловке стоял обычный гул, как в пчелином улье.
Старый (хотя кто их разберёт, азиатов?) владелец заведения лично разносил блюда, брал заказы.
В дальнем углу галдели студенты-химики. Пожилая чета опасливо на них косилась, когда раздавалась очередная порция непонятных шуток, вроде «Титрую едкий натр сам с собой и удивляюсь — а где же точка эквивалентности?». Взрыв хохота.
У входа раздался громкий голос:
— Добрый день, ваши билетики!
Его владелец — хмурый паренёк в кепке — начал по очереди обходить столики, помахивая перед собой удостоверением. Когда очередь дошла до меня, контролёр скептически посмотрел на выбитое лиловыми чернилами время и пошкрябал билет ногтем, но ничего не сказал.
Дохлебал я свой суп, расплатился и выкатился на улицу. Реальность неприветливо встретила пригоршней серого дождя. Мелкие капельки покалывали лицо. Мимо натужно провыла «скорая». Приятная штука, реальность. Всё такое настоящее вокруг. И плевать я хотел на погоду. Витрины магазинов приветливо светились, демонстрируя россыпи достижений цивилизации. Рядом ютились разновеликие белые ценники. Даже не глядя на цифру, но размеру бумажки легко угадывалась цена.
Ниже по улице серел пропускной пункт. Грубые, кое-как сложенные в подобие дота бетонные блоки, узкие смотровые проёмы и щели в палец толщиной. Когда-то они может и были нужны, а теперь лишь глаза мозолили. Туда всё равно никогда не будут прорываться с боем. А обратно так просто не выйти.
Изнутри, с прилипшей к лицу на веки вечные скучной миной, выглядывает давешний контролёр. Плохо, плохо у них с кадрами. Он неприветливо проводил меня взглядом, не спросив ни билета, ни пропуска.
…Стукнулся лбом об дерево. Плоское дерево под картонным небом. Впрочем, стукнулся — это громко сказано. Ничего не ощутив, голова прошла сквозь ствол. Перед глазами мелькнула тень текстуры, и вот я уже стою с другой стороны. Ну здравствуй, милый дом. Вскинул руки, потянулся — и полетел.
Как всегда, выкинуло где попало. Конечно же, можно просто прыгнуть куда требуется, стоит лишь захотеть. Но тогда придётся долго ждать, пока подгрузится изображение местности. Не люблю сеточный, полупрозрачный ландшафт из математических треугольников. Смотрится также жутковато, как обглоданный скелет.
Мимо проплывали светящиеся и подмигивающие цветными надписями громады информационных массивов. Кубы, пирамиды, бесконечные трёхмерные витражи. Всё, как в книжках. Всё, как и мечталось годы назад пионерам информационного Нового Света. По крайней мере, в этом секторе. Другие выглядят совершенно иначе. Вопрос вкуса.
Я тут совершенно один — визуально. На самом деле я лишь крошечный квант, одинокий огонёк среди мири-адов других жителей страны, существующей лишь в головах людей и на винчестерах компьютеров. Ужас-то какой, если подумать. Они здесь и даже не просто соприкасаются со мной — они пронизывают меня. Всё время. Вот и не показывают мне ничего, чтобы не нагружать процессоры без причины.
Совсем другое дело форумы. Там видно всех собеседников, которые имеют право голоса. Но если в любимую курилку набивается пара тысяч лоботрясов, то и там хоть гонор вешай — настолько он медленно будет падать. Процессоры поспевать не будут за потоком информации о том, кто как поёрзал или покашлял из всех присутствующих.
Но мне сегодня совсем в другой сектор. Я направляюсь на работу после отпуска в реальности. Работа не пыльная, но и интересного в ней ничего нету. Я сортирую блоки информации. Определяю, что она собой представляет. Классифицирую. И либо отправляю в архив… Либо уничтожаю.
Долгое время никто особо не задумывался, куда девать всю эту прорву информации. Её возникало в стихийном порядке всё больше и больше, хранилища переполнялись не по дням, а по часам. Кто-то сфотографировался со своей собакой на фоне ковра. Кто-то написал гениальные стихи, посвящённые однокласснице.
Кто-то в тысячный раз снял на видео Ниагарский водопад. Чаще всего сам владелец банка данных не имел не малейшего понятия, что он хранит, сколько там барахла и есть ли хоть что-то нужное.
Но ведь всё хорошее рано или поздно кончается, не правда ли?
Потоки информации не оскудели, зато возникли проблемы с сё хранением. В один кубический сантиметр аппаратуры удавалось запихать все больше и больше, но это становилось всё более недешёвым удовольствием. После того как преодолевался очередной физический барьер, возникал новый, куда сложнее.
Пришлось начать чистить весь этот бардак. Копия уже существующего файла? Стереть. Почти идентичный текст? Записать список отличий, оригинал на помойку.
Нам пришлось самим начать сжигать рукописи, почти как в той книге, что попалась мне лет пять назад. Только температуры у платиновой матрицы, погруженной в жидкий гелий, другие. Не потому, что их нельзя читать. И не потому, что нас заставили. Просто мы начали в них утопать. Задыхаться. Как, опять та же фотография котёнка, что и на прошлой неделе? И её в топку истории.
Вдали уже виднеется безвкусный розовый октаэдр центра сортировки. Я так и не разобрался до конца, зачем требуется забираться в его утробу, чтобы иметь возможность поработать. Это как-то связано с системами безопасности.
Достаточно прикоснуться к стенке, шепнуть заветное слово — и вот он, мой офис. Квадратный, с неживыми, неподвижными окнами и без дверей. На окнах — особо полюбившиеся ландшафты, попадавшиеся во время работы. Получилось как в той песенке полгода назад, четыре окна и каждое с совсем другим видом. Меня преследует чувство неудовлетворённости, мне не до конца нравится эта комната. Ума не приложу, как тут можно хоть что-то изменить к лучшему. Разве что дизайнера спросить. Тем более что тут каждый третий дизайнер. Даже если рисовать не умеет. Не у всех есть способности. Для сортировки желательно иметь абсолютную память. Писатели должны находить трогающие за душу слова. А как быть, если память дырявая и слова корявые? Только и остаётся, что сочинять дребезг и лязг под названием музыка, либо малевать тошнотворные шрифты и убеждать всех, что это модно.