Вылетевший при облёте планеты блок заставил изменить программу полёта и немало поволноваться маленький экипаж «Протуберанца», но на этот раз всё обошлось. Корабль совершил незапланированную посадку, и теперь требовалось поскорее убраться отсюда. Имеющая статус «свободной», в Лоции планета обозначалась и как потенциально опасная. причём с неустановленными факторами опасности: вполне достаточно, чтобы стимулировать сильное желание держаться от неё подальше.
Осмотрев блок, Григорьев заявил, что помощь ему не потребуется, милостиво предоставив Пехову возможность заниматься чем угодно. Недолго думая, пилот засел за аналитическую аппаратуру. Данные телеметрии проверялись и перепроверялись. оставаясь при этом прежними: никакой вредоносной микроорганики. Их выход в защитных костюмах был не более чем соблюдением мер безопасности. здесь, видимо, совершенно излишних, — воздухом этой планеты можно было дышать без ущерба для здоровья. Уяснив сей факт. Пехов переключился на более сложные формы жизни. Для этого потребовалось задействовать детекторы жизненной активности.
В диапазоне, излучаемом насекомыми, фиксировались тысячи откликов, но дальше начиналось что-то непонятное. Из существ высшего порядка удалось обнаружить разную мелкоту размером с полевую мышь, после чего наступала гробовая тишина. Пехов перепробовал все диапазоны, везде натыкаясь на нулевую активность. Если датчики не врали, получалось, что в радиусе нескольких километров самым крупным зверем был аналог земной землеройки.
Выпустив несколько зондов, Пехов увеличил радиус обследуемой зоны, добившись не больше, чем до этого. В двадцати километрах к югу располагались несколько мелководных озёр, но и там крупнее земноводных и мелкой рыбёшки ничего не водилось. Небольшой лесок к северо-востоку был пристанищем для крохотных пташек и мышей. Поросшие кустарником холмы на западе облюбовали стаи бабочек, пирующих на цветущих зарослях. В ручье, текущем там же, водились диковинные водяные пауки. И больше ничего.
Вернув зонды, Пехов поспешил поделиться информацией с Григорьевым.
Инженер только-только выбрался из недр разгонного блока. Вид у него был уставший и хмурый.
— Насколько я знаю предмет, таких планет не существует. — подытожил Пехов. — Буйство жизни растительной и невероятная скудость жизни животной. Какая-то странная… однобокость.
— Не могу ничего сказать, в этой сфере я полнейший профан. — Григорьев вытер перепачканные сажей руки и кивнул на вскрытый блок, вынося вердикт:
— Разгонному конец. Закоротило так, что погорела половина силовых цепей, добрая четверть контрольных и цепей управления. Проще собрать новый, чем восстановить этот.
— Значит сеть? — вздохнул Пехов. Григорьев развёл руками.
— Чаша сия нас не миновала. Ничего, с другими случались казусы похлеще. Мы будем разворачивать её в самых благоприятных условиях. Не работа, а загородная прогулка…
«В масках, защитных костюмах и бок о бок с неведомой стеной. Хороша прогулка», — подумал Пехов, но вслух ничего не сказал.
Разворачивание сети началось на следующий день. Правда, сначала её необходимо было вынести, по частям, свёрнутой в плотные увесистые рулоны. Это заняло немало времени и сил. Сначала работа шла споро и без задержек, но по мере того, как рядом с кораблём росла куча вынесенных частей, Пехова с Григорьевым начинало одолевать какое-то необъяснимое тревожное чувство. Словно то, что они делали, вызывало чьё-то недовольство, витающее пока в воздухе и грозящее перейти во что-то более конкретное. Они останавливались, то один, то другой, оглядываясь по сторонам, точно ища причину этих неприятных ощущений, недоумённо пожимали плечами и снова брались за работу.
Это продолжалось и тогда, когда они приступили ко второму этапу — непосредственному разворачиванию сегментов сети и их сборке. Всё такое же смутное, оно не давало им покоя даже ночью, всплывая в странных, наполненных безысходностью сновидениях. Приписывая происходящее ауре неизвестности, окружающей этот мир, космонавты трудились не покладая рук, собрав сеть за рекордно короткое время — три дня. Теперь следовало настроить её — «отформовать» и сфазировать её составляющие.
Пехов наблюдал за процессом, стоя снаружи, в то время как сидящий за пультом, в корабле, Григорьев подал на сеть напряжение. «Набухающая» энергией сеть чуть просела, распрямляясь и начиная заметно нагреваться. Самое сильное выделение тепла должно было произойти на внешнем радиусе, как раз в районе фокусирующих колец: по его количеству можно было точно определить, насколько идентичны в плане характеристик составляющие их части и какую энергоотдачу следует ожидать от каждой. Там уже дрожало марево, в котором неожиданно появились облачка сизого дыма. Трава начала тлеть, ещё мгновенье — и она вспыхнула.
— Сотая от номинальной, — сообщил по интеркому Григорьев.
— Разбаланс большой?
— Сущие пустяки. Выровняем за час.
— Отлично, — весело откликнулся Пехов. — Потом дадим ей остыть, проведём повторное тестирование и…
И осёкся.
Забыв, что хотел сказать, он нахмурился и, часто-часто моргая, закрутил головой, оглядывая горящую в полукилометре от него полосу.
За стеной дыма кто-то стоял. Пехов чувствовал его присутствие, но лихорадочно шарящий взгляд не находил ничего. Только вяло пляшущие языки пламени и поднимающиеся вверх клубы дыма. И, тем не менее, там что-то было.
Нечто или некто.
Молчаливый и неподвижный, он стоял среди дыма и плывущего в потоках горячего воздуха пепла, уперев в человека пристальный недобрый взгляд. Неприязнь, боль и не выразимое словами чувство, сродни желанию вытеснить из своей среды то. что причинило страдание, сквозило в этом жутковатом взгляде, от которого хотелось зарыться в землю, укрыться бетоном и стальными плитами. Он ощущался почти физически.
«Прочь, — читалось в нём, — Уходи. Прочь!»
Обливаясь холодным потом от внезапно нахлынувшего на него страха, Пехов начал пятиться к кораблю, подальше от облизываемых пламенем фокусирующих колец, а взгляд, неотступно преследовавший. продолжал что-то шептать ему. II этот немой шёпот, набирая мощь, перерастал в такой же немой крик.
«Прочь!» неслось из дыма.
«Прочь, прочь!..»
«ПРОЧЬ!»
Крик перешёл в вопль. Он словно материализовался во что-то упругое, выталкивающее человека с изуродованной им земли. Невидимый некто вырос ещё больше, окружая Пехова со всех сторон. Это было невыносимо.
«Уходи. Прочь!»
Упершись спиной в обшивку корабля, Пехов нащупал позади себя крышку люка и хотел было уже открыть её, как вдруг она открылась сама и наружу выглянула встревоженная физиономия Григорьева.
— Это ты?.. — он не договорил, вытаращив на колеблющуюся дымовую завесу глаза, и застыл в проёме люка нелепой, гротескной куклой. — Кто это?..
«Прочь!» — визжали тысячи израненных, истерзанных огнём жизней.
«Прочь!» — шептали корчащиеся в предсмертных муках.
«Прочь!» — в ужасе надрывались те. кого не коснулась смерть.