Выбрать главу

— Это, Ян, всё идёт из души. А знаешь, кроме нашего творческого союза, мне известен всего только один — Кукрыниксы. Это были титаны. У них и вместе, и порознь сделаны и портреты, и пейзажи, и натюрморты… Не говоря уж о карикатурах.

— Но кое в чём мы их, Виктор Васильевич, превзошли.

— В чём же это?

— В работах в технике пуантилизма.

— Это так. И должен отметить, Ян, эти работы выполнены благодаря твоему колоссальному терпению.

— Когда рядом безупречный вкус, то сделать любую работу не так уж и сложно.

— Ян, я думаю в ближайшие дни написать и оформить завещание. Наряду с моими родственниками я впишу первым тебя в качестве распорядителя моим творческим наследием. Потому как работы эти — наши совместные. Можешь продать их, представить на выставку, подарить.

— Виктор Васильевич! От этого увольте меня. Я не желаю перебегать дорогу Вашим родственникам. Деньги мне не понадобятся. Выставляться никто меня не пригласит. Дарить картины мне некому. Единственное, что я прошу включить в завещание, это — надпись на могильном камне.

…Вечер. Сторож у кладбищенских ворот заметил спешащему Яну:

— Мы скоро закрываем. Успеете ли?

— Я успею, — ответил Ян.

Он быстро нашёл свежую могилу, где в первой половине дня прошли похороны Виктора Васильевича. Темнело. Ян вырыл углубление в могильном холмике. Сел в эту ямку. Достал бутылку бензина и облил себя. Чиркнул зажигалкой. Вспыхнуло пламя.

В отблесках пламени можно было прочитать надпись на могиле: «Мухинян. Художник-живописец. Годы жизни… Творческий псевдоним союза двух художников — Мухина Виктора Васильевича и андроида модели Ян-235». ТМ

Аномалия

Сергей БРЭЙН

№ 14 (992) 2015

Совершай каждый поступок так,

как если бы он был последним в твоей жизни.

Марк Аврелий
1.

«Люди склонны к жалобам на мироустройство, но знали бы все эти печалящиеся неудачники, как много порой требуется усилий, чтобы мир был устроен именно так!» — думал Ксавье, глядя на разбитую официантом чашку кофе.

В уютном придорожном ресторанчике он назначил встречу заезжему корреспонденту Палмеру из мелкой столичной газетёнки. Снег падал легко и непринуждённо, и на несколько долгих мгновений Ксавье поверил, что ему, снегу, это и действительно ничего не стоит.

— Вы спрашиваете, приходилось ли ему убивать? Безусловно, ведь у него пятеро собственных сыновей и три приёмных дочери! — выныривая из омута размышлений, промолвил Ксавье.

Сквозь витрину, обрамлённую рождественскими мотивами, они наблюдали за Кольтом-воспитателем — несогбенным стариком, увешанным гроздьями детей. Плетень детского сада придавал этой картине ажурность, идиллический вид особой беззаботности.

«Неужели это всё произошло здесь, неужели они не понимают опасности? — в ужасе думал корреспондент. — Ведь здесь уже погибли Клеренси из «Таймс» и Войчек из «Ивнинг стар», но никакого расследования не было даже предпринято!»

— А если бы он был обычным учителем или ветеринаром? Ладно, бес с вами, он и работает учителем и ветеринаром. И после всего, что он здесь натворил, вы полагаете, его боятся? Да, страшно боятся. Но ещё больше — любят. — Ксавье дёрнул челюстью вбок, словно пытался добавить весомости произнесённому.

— Как же это возможно, я слышал, что убийства…

— Молодой человек, позвольте мне кое-что прояснить. Вы приезжаете сюда, суёте нос в чужие судьбы, прикрепляете ярлыки к поступкам. А сами-то вы готовы к поступкам?

— Но причём здесь я? — Палмер недоумённо перевёл взгляд на Ксавье.

На мгновение ему показалось, что его взгляд потянул за собой снежную пелену, и сквозь неё он увидел ресторанную утварь и своего собеседника словно вмороженными в бесконечное пространство леденящего выбора.

— Вот именно, Палмер, вот именно. Человечество не устаёт прибегать к этому трюку. Опросите всех уголовников мира, и вы услышите миллионнократное «причём здесь я?». Но, понимаете ли, друг мой, мы рождены в тончайшем кружеве сплетений причин и следствий, увязывающим нас с мириадами проявлений бытия. Поэтому только готовность к поступку возвышает вас над животной участью быть инертной деталью мира.

— Но, Ксавье, ведь я даже не понимаю о чём речь! Моя предшествующая жизнь никак не связана с предстоящим репортажем.