— Карантин? — переспросил потрясенный услышанным Алуф. — Вы хотите сказать, что я мог принести с собой заразу с одной из пятнадцати планет. Но телеметрия ничего не обнаружила.
— В биологическом плане — нет, не бойся. Дело в другом. Самый страшный вирус, который разведчик может принести с собой, — это вирус чужого разума. Вот его-то и следует выявить.
— Я и не подозревал о таком, — медленно проговорил Алуф. — И что, он настолько опасен?
— Еще как! — заверил его лжеабориген. — Те изменения, что, возможно, произошли в твоем сознании после стольких этапов проверки, несут в себе чудовищную разрушительную силу. Хуже всего то, что опасность они представляют не только для их носителя, но и для окружающих его перетекателей. Сознание не должно претерпевать никаких изменений, даже самых незначительных — это непреложное условие, обеспечивающее целостность, а следовательно, и здоровье каждой отдельной личности, и всего нашего общества в целом. А кандидат, чьи навыки во «вживлении» в чужой разум еще недостаточно отработаны. подвержен опасности заражения как никто другой.
— Ни разу не слышал, чтобы подобное происходило с кем-нибудь.
— И не услышишь. Такие случаи держатся в строжайшем секрете.
— Значит, карантин. — Алуф помолчал, обдумывая свой положение, потом спросил. — Где я буду содержаться?
— Содержаться? — Лжеабориген рассмеялся. — Первое время поживешь со мной, а потом — сам решай. У тебя полная свобода передвижений… в пролетах планеты. Тестировать твой мозг мы можем и дистанционно.
— Значит, вся моя подготовка — трансформация, познание особенностей мышления, психология людей, их жизненный уклад, языки и прочее — впустую? Лишь для того, чтобы не быть затворником?
— И да и нет. «Вживление» в разум людей — необходимость. У него есть одна интересная особенность: на его фоне, или, вернее, под его воздействием изменения в нашем разуме выявляются легче всего. Удивительно, но это факт. Ну, и, конечно, адаптация, куда же без нее. Не будешь же ты, действительно, столько времени сидеть за глухими стенами.
— А сколько продлится карантин? — спросил Алуф и только тут заметил, что они уже въехали в город и движутся по одной из его улиц.
Лжеабориген повернул на соседнюю улицу, остановил машину у ничем не примечательного дома и ответил:
— Три здешних года. Или около двух стандартных непелланских.
Алуф открыл рот.
— Так долго?
— Вирус проявляется не сразу, у него длительный… э-э-э… инкубационный период. Если можно так выразиться.
— И каждый из кандидатов попадает в карантин?
— Каждый, кто добирается до последнего этапа, вне зависимости от того, сколько кругов ему пришлось для этого сделать. Ты прошел все с первого раза, стало быть первым из своей группы и попал сюда. Впрочем, это удел не только кандидатов. Каждый косморазведчик, рано или поздно, должен проходить тестирование. Таковы правила.
— Не понимаю, — проговорил Алуф. — Зачем эти хитрости с шестнадцатым этапом? Можно было бы сказать открыто…
— Поначалу так и было, — кивнул лжеабориген, — но потом обнаружилось, что некоторые кандидаты сознательно уменьшают степень «вживления» в человеческий разум, дабы избежать более полного и детального зондирования, из опасения провалить тест. Тогда-то и придумали этот трюк.
— А если я тоже не пройду его? — спросил Алуф.
— Ничего не поделаешь— придется тебе остаться здесь. Навсегда.
— Что?! — вскричал Алуф.
— Иначе — никак. — твердо заявил лжеабориген. — А чему ты, собственно, удивляешься? Коли уж выбрал профессию косморазвслчнка. будь готов ко всему. Так что держись, приятель.
Лжсабориген открыл свою дверцу, но прежде, чем вылезти, наградил ошарашенного Алуфа самым что ни на есть человеческим жестом — дружеским похлопыванием по плечу. ТМ
Петина любовь
Геннадий ТИЩЕНКО
техника — молодежи || № 11 (1027) 2018
Петя Петров очень любил девушек. Причем, любил он их совершенно бескорыстно, поскольку, в отличие от большинства своих сверстников, главным для него был не результат, а сам процесс. То есть, процесс ухаживания, а вовсе не стремление к финальной интимной близости.
Увы, этой самой пресловутой полной близости в его двадцатилетием жизни еще ни разу не было. И вовсе не потому, что он не хотел этого. Еще как хотел! Можно сказать прямо-таки просто жаждал! Но то ли в силу своего воспитания, то ли из врожденной робости Петя никак не мог переступить заветный порог. Просто комплекс у него такой выработался. Опытный ловелас, чувствуя, что девушка вовсе уже и не против того, чтобы «переступить порог», давно уже к этой самой близости приступил бы, а вот Петя… Он вдруг от волнения начинал читать стихи или вовсе рассказывал о разных загадочных тайнах мироздания. И девушка, соответственно, тушевалась и начинала чувствовать себя многоопытной развратницей, совращающей милого, поэтичного и очень эрудированного юношу.