— Слушай, Аскольдыч, а у тебя хоть какие прикидки есть, куда бежать-то? — спросил Кузьмич со слабой надеждой.
— Конечно, есть, — кивнул Калачёв. — Потому я именно этот поезд и выбрал. Покопался в интернете и узнал, что именно он отправляется в Пекин, ну и пробрался на него ночью.
— В Пекин? — удивился дворник. — А почему именно туда?
— Ну, я не в сам Пекин собираюсь, — пояснил писатель. — В Китай, по крайней мере. Ведь сейчас Китай — единственная страна, где есть место для писателей.
— Серьёзно? — удивился Кузьмич. — Ты уж объясни мне, я ведь газет не читаю, и ни гелика, ни интернета у меня не было.
— Ну. видишь ли, тут всё дело в китайском менталитете. Ведь китайская письменность немыслимо сложная, у них не буквы, а иероглифы, то есть, каждый знак означает целое слово. Писать эти знаки очень трудно — ведь в некоторых из них бывают десятки черт, к тому же, пишут китайцы кистью, которую держат под прямым углом к листу.
— С ума сойти! — вставил поражённый дворник. — Как же это они справляются-то?
— Вот именно, — кивнул писатель, — Поэтому написанное слово в Китае всегда ценилось очень высоко. И искусный каллиграф…
— Кто-кто? — переспросил Кузьмич.
— Ну, тот, кто умеет красиво писать, — пояснил Калачёв. — Так вот, искусный каллиграф всегда ценился там так же высоко, как выдающийся художник. Всего один иероглиф, написанный им, стоил очень дорого и висел в раме на стене, как настоящая картина.
— Вот бы так устроиться, — усмехнулся дворник. — И корячиться не надо целыми днями.
— Да уж, — кивнул писатель. — Так вот, благодаря всему этому, у китайцев за тысячи лет выработалось глубочайшее почтение к письменному слову. К тому же, именно они изобрели и книгопечатанье, и бумагу. А поэтому настоящая, печатная книга для них — величайшее сокровище. Когда весь мир охватила электронная чума, китайцы сначала было тоже поддались ей, но быстро опомнились и запретили ибуки. Китайцы поняли, что эта мерзость уничтожит их национальную душу и главные достижения, поэтому теперь книгоиздание у них даже увеличилось вдвое.
Китай стал последним в мире оплотом литературы. Он охотно предоставляет гражданство всем, кто жаждет печататься. Туда стекаются писатели, поэты, публицисты, критики со всего мира. Литераторы любой национальности наводнили буквально все города Поднебесной, ну а русские и прочие жители бывшего СССР, по традиции, собрались в Харбине.
— А почему именно там? — спросил дворник.
И писателю пришлось читать очередную лекцию о том, что этот город был даже основан русскими в начале двадцатого века, и что туда стекалась вся дальневосточная эмиграция, что там печатались собственные рубли, и что там даже существовало до Второй мировой литературное объединение «Чураевка».
— Ну а как думаешь, Аскольдыч, для меня там место найдётся? — спросил дворник.
— Пожалуй, — отвечал писатель, подумав. — Там же полиграфия растёт, открывается всё больше типографий. В них должен кто-то работать, не обязательно специалисты. Ну и шрифты отливать иностранные тоже нужно. Опять же, инфраструктуру создавать для эмигрантов. Вобщем, думаю, рабочих мест в Китае сейчас много.
— Вот оно как, — произнёс Кузьмич. — Ну, тогда точно еду с тобой до конца.
А Калачёв поспешно достал свой ноутбук и принялся что-то быстро набирать. Дворник не стал ему мешать, поскольку сразу понял — это пришло вдохновение. Он лишь молча сидел на мешке и с благоговением взирал на то, как прямо на его глазах рождается очередной шедевр. Хорошо бы, чтобы снова о приключениях бесстрашной Клариссы!
Наконец, закончив писать, Калачёв спрятал ноутбук за пазуху и пристально посмотрел на своего спутника.
— А ведь мы с тобою очень похожи, Кузьмич, — со вздохом произнёс писатель. — И не только бородой.
— Это как же? — удивился дворник, всю жизнь считавший писателей небожителями.
— Вот смотри, — произнёс Калачёв. — Какую территорию обслуживает дворник?
— Ну, в разное время по-разному, — откликнулся Кузьмич. — Зимой, скажем, девятьсот квадратных метров.
— Вот! — воскликнул Дир. — На этих девятистах метрах можно построить многоэтажные дома, в которых будет три тысячи квартир. А мои книги, да и все остальные тоже, последнее время выходили как раз тиражом в три тысячи. То есть получается, я обслуживал точно такую же территорию, как и ты. Таким образом, писатель теперь — это тот же дворник! Его никто не знает за пределами девятисот квадратных метров.