Не избежал этого и прибывший на станцию, чтобы разобраться с пугающим явлением, астронавт Кельвин, постепенно понимая, что планета сама идёт на контакт, сама изучает прибывших, используя воспоминания людей.
Кельвину Океан посылает его девятнадцатилетнюю возлюбленную Хари, которая за десять лет до описываемых событий покончила с собой после размолвки с ним. Не описать тех эмоций, которые испытывал Крис, когда утром увидел давно умершую возлюбленную. Потраченные нервы вспыхивают новой любовью, и всё-таки понимая бесперспективность таких отношений, Кельвин пытается избавиться от фантома Хари, отправив его ракетой в полёт за пределы станции, но это не помогает — Хари появляется опять, точно такая же, причём не помнящая своего предыдущего появления. Кельвин уже не в силах противиться её присутствию, и начинает просто жить и общаться с ней, как с обычной женщиной. Другие же члены экипажа, в отличие от Кельвина, тщательно скрывают своих «гостей».
Люди научились обманывать, и очень хорошо это делают…
Эпилог у этой драмы крайне печален. Постепенно фантомы всё же понимают — они всего лишь копии. Но от этого они не перестают быть менее человечными: «Никто меня не понимает лучше, чем ты, и никто тебя не понимает лучше, чем я. Если с тобой что-нибудь случится, то я потеряю и себя тоже», — эти слова снова принадлежат им обоим. В конце концов Хари приходит к вполне человеческому решению: «я себя не понимаю, я себя не принимаю, я такой себе не нужна», и находит способ убить себя, не в силах выдержать мучений. Но вряд ли её жертва изменит ситуацию: у людей слишком мало знаний, слишком мало возможностей, да и есть ли право решать?
Огромный, загадочный космический океан становится зеркалом, в котором честно и болезненно отражается душа.
И что остаётся? Остаётся остаться на станции, чтобы совершить ещё одну попытку, ещё ошибку, но. не даёт покоя некая недосказанность.
В противоположность А. Толстому и в отличие от большинства коллег, Лем был действительно вовлечён в науку. Он писал статьи по философии техники, теории мозговой деятельности и кибернетике, знал, как работает наука изнутри, и оттого был лишён и наивного преклонения перед ней, и столь же наивного страха. Не зная наук, Алексей Толстой, в принципе, исповедовал те же «заблуждения». Можно, конечно, надув щёки, сказать господам писателям: оба ваши взгляда ошибочны, но штука в том, что каждый из нас не только внезапно смертен, как уверял Воланд, но каждый из нас теряет, и именно в неподходящий момент, когда мы любим…
Человеку нельзя состоять из ничего. Кроме материи, он ещё состоит из любви и прошлого, у него есть мозг, в обязанности которого наши дела, но однажды у каждого что-то происходит по Пастернаку: «как книга жизни подошла к странице, которая дороже всех святынь».
Писатель — не описыватель, он должен выдавать мысли. Любовь, разум, вера — его основные инструменты, но иногда эта фабула не работает, и тогда мир получает выдающееся произведение. Океан Солярис это лишь фон, такой же, как и неблизкий Марс. И «Аэлита», и «Солярис» — это о неутолимой жажде человека вернуться назад, исправить свою ошибку. На этом ломались все, но только Толстой и Лем, в отличие от уже упомянутого, Филиппа Дика, дают человеку на это право, быть может, наделяя его правами Бога, позволяя забыть, кто он на самом деле, и что последним в цепочке стоит не он, последний в ней Господь Бог.
У героев обоих произведений муки раздвоенности,
которые они с трудом преодолевают
И так же, как «Аэлита», и как «Евгений Онегин», «Солярис» недописан, предоставляя читателю самому право его закончить
Честно скажу — и я не уверен, что правильно понимаю эти книги. И Толстой, и Лем исповедуют одно, может быть, их взгляды ошибочны, но они точно не о тех, кто решил поиграть в Богов.
В 1982 г. после ввода военного положения в Польше, Станислав Лем покинул родину. Прослушал курс лекций в берлинском «Wissenschaftskolleg», год спустя переехал в Вену, затем в Италию. За границей Лем написал две свои последние научно-фантастические книги: «Мир на Земле» и «Фиаско». Закончив их, заявил, что уходит из НФ, и с тех пор публиковал в основном футурологические работы и интервью. В 1988 писатель вернулся в Польшу.