Марс, между тем, оказывается планетой, находящейся в глубочайшем кризисе, причём кризис этот отнюдь не только социальный. Многовековое правление потомков магацитлов превратило всё общество в механизм с тщательно регламентированными привилегиями и жёстко сложившейся кастовой структурой.
Форма, которая существует без изменений слишком долгое время, становится безжизненной, потому что прежние смыслы потеряли уже своё значение. Содержание умерло, а форма искусственно сохраняется. Общество в результате превращается в живого мертвеца, зомби. То же происходит, когда человек постоянно выполняет ритуальные действия, не понимая их смысла и не интересуясь им. Жизнь такого человека бессознательна, то есть лишена специфического человеческого преимущества — быть осмысленной, разумной.
«Гусев обследовал весь город: площади, торговые улицы, фабрики, рабочие посёлки. Странная жизнь раскрывалась и проходила перед ним в туманной стене.
Кирпичные, низкие залы фабрик, неживой свет сквозь пыльные окна. Унылые, с пустыми, запавшими глазами, морщинистые лица рабочих. Вечно, вечно крутящиеся шкивы, станки, сутулые фигуры, точные движения работы: — всё это старое, вековое, муравьиное.
Появлялись прямые и чистые улицы рабочих кварталов; те же унылые фигуры брели по ним, опустив головы. Тысячелетней скукой веяло от этих кирпичных, подметённых, один как один, коридоров. Здесь уже ни на что не надеялись».
Марсианское общество бездумно воспроизводило древние обычаи, но в его недрах подспудно зрел протест, потому что нельзя безнаказанно угнетать психику бессмысленностью и отсутствием действительных стимулов существования. Прилёт «Сынов Неба» всколыхнул эти дремлющие силы. Утомлённые однообразием последних веков марсиане оказались под воздействием властной энергии, притёкшей извне, подобно тому, как бурный ручей, пробивший себе дорогу к болоту, кардинально меняет его вялое, безвременное существование. Гусев вдохнул в местных жителей надежду на новую жизнь, но восстание оказалось неудачным.
Вопрос, не имеющий однозначного ответа: имел ли право Гусев вмешиваться в чужую жизнь и обрекать этим на гибель тысячи людей?
«Видимый в последний раз»
А. Н. Толстой — писатель тонкий и умный, многое знающий о человеческих душах. Он великолепно отразил атмосферу угасания некогда великолепной культуры. Дочь правителя Тускуба Аэлита, посвящённая в элитное знание магацитлов — символ противостояния между силами жизни, всегда действующими через любовь, и силами преждевременной смерти, в которую она стремится погрузиться, как верная ученица своего отца. Она прекрасна и умна, но бесплотна и бессильна. Очарованный ею Лось нашёл что хотел — уединение и забвение.
«Прошло семь дней.
Когда впоследствии Лось вспоминал это время, — оно представлялось ему синим сумраком, удивительным покоем, где наяву проходили вереницы чудесных сновидений.
Лось и Гусев просыпались рано поутру. После ванной и лёгкой еды шли в библиотеку. Внимательные, ласковые глаза Аэлиты встречали их на пороге. Она говорила почти уже понятные слова. Было чувство невыразимого покоя в тишине и полумраке этой комнаты, в тихих словах Аэлиты. — влага её глаз переливалась, глаза раздвигались в сферу, и там шли сновидения. Бежали тени по экрану. Слова вне воли проникали в сознание».
Обратим внимание на детали: все описания Аэлиты сосредоточены на глазах, даже встречают землян её глаза. Она напоминает бестелесного ангела. Очень тонко описан процесс прихода нового знания. Оно приходит также подспудно, словно далёкое воспоминание. При этом чем чётче оно облекается в слова, тем более грубую, вещную структуру приобретает. Если первоначальный мыслеобраз — кипящая руда, то чётко оформленная мысль — уже металл, готовый отлиться в форму, слово же — холодная застывшая фигура. Так же пар через промежуточную стадию воды превращается в лёд и дробится на остроугольные осколки.
«Совершалось чудо: слова, сначала только звуки, затем сквозящие, как из тумана, понятия, — понемногу наливались соком жизни. Теперь, когда Лось произносил имя — Аэлита — оно волновало его двойным чувством: печалью первого слога АЭ, что означало — «видимый в последний раз», и ощущением серебристого света — ЛИТА, что означало «свет звезды». Так язык нового мира тончайшей материей вливался в сознание, и оно тяжелело»…