Тускуб лучше прочих понимал истинную подоплёку происходящего, но… Головокружительный шанс — слиться с землянами в одну семью — испугал его, как и всякого отвлечённого мудреца, больше желающего увидеть свои схемы торжествующими, нежели людей — счастливыми.
Восстание потому и потерпело поражение, что Тускуб не был жестоким деспотом, чью железную пяту все желали сбросить. Марсиане и впрямь вырождались и только энергия сверхсистемы — в данном случае земного человечества — могла бы дать шанс. Открытый же финал романа показывает и сходство, и отличие с другой великой книгой, созданной полвека спустя — «Часом Быка».
Из коллекции картин Геннадия Тищенко
1. Старт на Марс
2. Первое появление Аэлиты
3. Флот марсиан
4. Прилёт атлантов
5. Марсианский паук
6. Тускуб взрывает Арсенал
7. Тускуб
8. В горах Тумы
9. Гусев и Ихошка
Геннадий ПРАШКЕВИЧ
КНИГА ВЕЧНОЙ МЕЧТЫ
Об Алексее Толстом лучше всех писал он сам.
«Оглядываясь теперь, думаю, что потребность в творчестве определилась одиночеством детских лет: я рос один в созерцании, в растворении среди великих явлений земли и неба. Июльские молнии над тёмным садом; осенние туманы, как молоко; сухая веточка, скользящая под ветром на первом ледку пруда; зимние вьюги, засыпающие сугробами избы до самых труб; весенний шум вод, крик грачей, прилетавших на прошлогодние гнёзда; люди в круговороте времён года, рождение и смерть, как восход и закат солнца, как судьба зерна; животные, птицы; козявки с красными рожицами, живущие в щелях земли; запах спелого яблока, запах костра в сумеречной лощине; мой друг Мишка Коряшонок и его рассказы; зимние вечера под лампой, книги, мечтательность (учился я, разумеется, скверно) — вот поток дивных явлений, лившийся в глаза, в уши, вдыхаемый, осязаемый…»
Нечто подобное переживал и я в детстве, в своих провинциях — в Красноярском крае, потом в Кузбассе (станция Тайга). Большая река, жгучие морозы, вечный лес. Жара летом, слепящие молнии, огромная Луна над болотами. Равным увиденному были только книги, полные тайн. «Да, что же такое человек, в конце концов? — читал я, сразу проникаясь ещё не совсем понятным мне ужасом и восторгом. — Ничтожнейший микроорганизм, вцепившийся в несказуемом ужасе смерти в глиняный шарик земли и летящий с нею в ледяной тьме? Или, это — мозг, божественный аппарат для выработки особой таинственной материи — мысли, — материи, один микрон которой вмещает в себя всю вселенную»?
Свистки маневровых паровозов на железнодорожных путях, шипение пара, послевоенные несытые годы, школа, протоптанная среди сугробов тропа, а в книге, если вдруг попала под руку, — очередное чудо.
«Путь, которым шёл пароход, был древней дорогой человечества из дубовых аттических рощ в тёмные гиперборейские страны. Его назвали Геллеспонтом в память несчастной Геллы, упавшей в море с золотого барана, на котором она вместе с братом бежала от гнева мачехи на восток. Несомненно, о мачехе и баране выдумали пелазги, пастухи, бродившие со стадами по ущельям Арголиды. Со скалистых побережий они глядели на море и видели паруса и корабли странных очертаний. В них плыли низенькие, жирные, большеносые люди. Они везли медное оружие, золотые украшения и ткани, пёстрые, как цветы. Их обитые медью корабли бросали якорь у девственных берегов, и тогда к морю спускались со стадами пелазги, рослые, с белой кожей и голубыми глазами. Их деды ещё помнили ледниковые равнины, бег оленей лунной ночью и пещеры, украшенные изображениями мамонтов. Пелазги обменивали на металлическое оружие животных, шерсть, сыр, вяленую рыбу. Они дивились на высокие корабли, украшенные на носу и корме медными гребнями. Из какой земли плыли эти низенькие, носатые купцы? Быть может, знали тогда, да забыли. Спустя много веков ходило предание, будто бы видели пастухи, как мимо берегов Эллады проносились гонимые огненной бурей корабли с истерзанными парусами, и пловцы в них поднимали руки в отчаянии, и будто бы в те времена страна меди и золота погибла.»