Мы собирали макулатуру для школы, обхаживали близлежащие многоэтажки и спрашивали у их обитателей: нет ли у них бумаги на выброс. Подавали охотно, несмотря на то, что макулатуру можно было отнести в пункт приёма и получить за 20 килограммов абонемент на какую-нибудь книжку, вроде Александра Дюма или Жоржа Сименона.
Это было интересное занятие, схожее с тем, как старатели промывают породу. Какая же радость охватывает их, когда они видят в своём лотке сверкающие, будто звёзды на ночном небе, крупинки золота. Но порой им попадались большие самородки. Это было настоящее сокровище, и я почему-то сразу понял, что такое сокровище попалось и мне.
Одноклассники, с которыми я собирал макулатуру, не покушались на нашу добычу и не стремились её препарировать. Им было абсолютно всё равно, что нам выносят.
У меня проявлялись первые симптомы болезни фантастикой. Я уже начинал спасать от переработки журналы, в которых могли попасться фантастические рассказы. Я вытаскивал их из общей стопки макулатуры и бережно тащил домой, будто это потерявшиеся домашние животные. К счастью, в отличие от домашних животных, они не доставляли никакого беспокойства, и родители не просили отнести их обратно. Забавно я бы выглядел, разнося по квартирам эти журналы и отдавая их прежним хозяевам.
Первая из сохранившихся страниц начиналась с обрывка фразы, из которой вообще мало что было понятно.
«…вал облака над тусклой равниной и, ревя и сотрясаясь, медленно теперь опускался».
Но потом:
«— Садимся! — успел только крикнуть Лось и выключить двигатель».
Что за Лось? Как вообще Лось может говорить? Или это история о том, как в процессе эволюции лоси стали разумны и теперь носятся на каких-то летательных аппаратах. Но им явно неудобно в кабине из-за ветвистых рогов, поэтому пилоты их постоянно спиливают и это превратилось в каждодневный ритуал, вроде бритья.
Буквы глубоко вдавились в пожелтевшую непривычно плотную бумагу, будто их печатали на одном из тех древних станков, про которые мы читали в учебниках истории.
Главная башня Адмиралтейства высотой 77 метров. ГДЛ размещалась в правом крыле на втором этаже
Тем же вечером я прочитал весь этот обрывок текста, начинавшийся на 45-й странице и заканчивающийся на 130-й. Я не знал, сколько там ещё было впереди страниц, может целая вечность. Упоминаний автора я не нашёл. Лишь несколько раз внизу страницы попадалось слово «Аэлита», перед которой шли цифры. Тогда я не знал, что так обозначают начало тетрадок, из которых сшивалась книжка.
Аэлита.
Когда я произносил это имя, оно тоже волновало меня, как и Лося, «печалью первого слова АЭ, что означало «видимый в последний раз» и ощущением серебристого света ЛИТА, что означало «свет звезды».
Свет звезды, видимый в последний раз!
Сверхновая, свет которой всё ещё продолжает сверкать на небосводе, хотя звезда давным-давно уже погибла?
У Лося был друг — Гусев. И того, и другого на Марсе называли Сынами Неба, но всё-таки настоящим Сыном Неба был Лось.
— Кто написал эту книжку? — спросил я у папы.
— Алексей Толстой.
— А она у нас есть?
Но мои родители не особо жаловали фантастику, так что ответ был предсказуем.
На следующий день я притащил обрывок книжки в школу и на первой же переменке понёс его в библиотеку.
Для девушки, выдававшей школьникам книжки, это была временная работа, чтобы не тунеядствовать, а переждать и пересидеть, пока не появится вакантное местечко в одном из букинистов, расположенных в центре города, куда частенько приносили очень редкие книги. Они никогда не попадали на прилавки. Их оставляли нужным людям, а нужные люди, в свою очередь тоже могли оказать широкий спектр услуг тому, кто отложит книжку. Так что библиотекарша рассчитывала войти на новом месте в городскую элиту и обзавестись кучей полезных знакомств.
Ей совсем не хотелось зачахнуть гусеницей среди библиотечных книг, потому что превратить её в бабочку они не могли. Но, закончив институт по специализации букинистическая торговля, она знала о книгах всё, особенно о старых и редких, а я чувствовал, что мой обрывок из таких.
— Хорошее издание. 1937-й год, — она тут же идентифицировала останки, точно палеонтолог, который лишь по фрагменту кости может определить какому динозавру тот принадлежал, какого он был размера и в какой период жил. — Первое адаптированное для детей. В дальнейшем только его и издавали.
— А до него? — спросил я.