— Ай, — сказал я, обращаясь к Ринату. — Интересно?
— Да.
— Дай посмотреть.
Я пролистал до «Аэлиты». Она иллюстрировалась картинкой со странным летательным аппаратом, похожим то ли на воздушный шар, из которого потоком вырывается воздух, то ли на перевёрнутую бутылку с бьющей струёй шампанского. Обе этих реактивных тяги отчего-то заставляли аппарат лететь к небесам, хотя их подъёмной силы максимум на что хватило — это оторвать аппарат от земли, да и только.
— Дай почитать, — неожиданно сказал я. — Хочешь взамен вот эту? Я показал на фантастику ближнего прицела, на обложке которой был нарисован трактор. Это стало моей ошибкой, потому что обмен был явно неравноценен, а вот просто дать мне почитать «Аэлиту» Ринат может, и согласился бы.
— Не, — сказал он.
— А когда прочитаешь, дашь?
— Ээ, ну ладно, только читай её аккуратно, а то меня дома убьют, если с этой книжкой что-то случиться.
— Обещаю, — закивал я.
Но я никак не мог дождаться, пока Ринат расправится с этим романом, поэтому выкраивал моменты, когда он не читал и в итоге закончил раньше, чем он.
Газодинамическая лаборатория, благодаря которой Ленинград 1920–30‑х годов стал второй ступенькой в космос
Со скоростью ракеты я восполнил пробел и пронёсся через страницы, которых не хватало в начале моего обрывка, дошёл до главы МАРС, а затем установил, что мой фрагмент обрывался точно перед главой «Утро Аэлиты», дальше должно было наступить неведомое, но порой попадались фразы из телепостановки:
«— Сыны Неба ещё живы? — Нет, отец, — я дала им яд, они убиты. Аэлита говорила холодно, резко. Стояла спиной к Лосю, заслоняя экран. — Что тебе ещё нужно от меня, отец? Тускуб молчал. Плечи Аэлиты стали подниматься, голова закидывалась. Свирепый голос Тускуба проревел: — Ты лжешь! Сын Неба в городе. Он во главе восстания».
О да, Гусев ведь поднял восстание на Марсе, я знаю, но что ещё можно ожидать от книжки, написанной немногим позже Октябрьской Революции?
Как же мне захотелось заполучить её полный вариант. Сейчас трудно понять трепет, который охватывал любителей такой литературы, когда в руки к ним попадала подобная книга.
— Сменяй мне её, — предложил я.
Тогда не было ничего дороже индейца или ковбоя из ГДР всё равно какого, пусть даже сломанного, лишившегося перьев, которые всегда отрывались первыми. Это сейчас их цена сильно различается. Какие-то стоят 3 евро, а другие — 300, но тогда любой из них был бесценен.
Таких фигурок у меня было три. Одну я был готов предложить за книгу, может две, но Ринат не согласился даже на три, хотя я видел, что ему очень их хотелось. Но я же не взял их в лагерь и отдать ему фигурки смог бы только на первой тренировке после возвращения. К тому же, Ринат догадывался, что если родители прознают о таком обмене, его ждёт дома большой нагоняй.
Он может сказать, что книгу потерял, читал возле пруда и забыл, а когда вернулся — её уже не было. Вообще брать с собой в лагерь такую ценную книгу было опрометчивым поступком, с ней ведь всякое могло случиться. Однако я так и не решился предложить ему такую авантюру.
Но когда спустя три недели я вернулся домой, оказалось, что на столе у меня в комнате лежала книга в мягкой синей обложке, без какой-либо картинки на ней, но зато с надписью: «Аэлита» и «Гиперболоид».
Папа состоял в Книжном клубе на работе. Раз в месяц им приносили дефицитные книги, которые потом разыгрывались среди тех, кто хотел их купить. «Аэлита» была в единственном экземпляре, на неё претендовало трое, но папе повезло. По крайней мере, он так рассказывал мне, но возможно, догадавшись, что я хочу этот роман, он попросту купил его у спекулянтов раза в три дороже номинала, а всю историю с Книжным клубом придумал для того, чтобы успокоить маму, что книжка куплена по госцене.
Он хотел подготовить мне сюрприз. Он ведь не знал, что я уже прочитал «Аэлиту». Но всё равно это был приятный подарок и последний пазл в моём знакомстве с романом. Теперь он был у меня. Я мог читать его, когда захочу, и мне не надо было возвращать его ни в школьную библиотеку, ни приятелю.
Бросив сумку с вещами на пол, я сел в кресло, открыл первую страницу, и прочитал:
«В Петрограде на улице Красных Зорь появилось странное объявление: небольшой, серой бумаги листок, прибитый к облупленной стене пустынного дома…»