Бледное солнце цвело высоко.
Освальд был суетлив. Встретил с кофе, рассеянно бросил: «Сейчас!» и умчался на кухню. Раскалённая чашка, ленивый клубящийся пар. Комиссар сделал пару глотков.
— Ну так вот, я об общей тенденции, — Освальд вернулся. Взъерошенный, в синем халате, в кофейного цвета очках. — Ты видишь, как всё изменилось в последние годы? Когда речь идёт о мутантах? Не «жертвы генетики», «надо исследовать», «жизнь, гуманизм, толерантность», а.
Он хитро замолчал.
Комиссар улыбнулся.
— Я понял, к чему ты ведёшь. СМИ развели истерию. «Их больше и больше!» «Они нас захватят!» «Планета в опасности!» «В каждой семье неожиданно может родиться такое!» И прочий отборнейший бред. Я наслышан, спасибо. Освальд, зачем им всё это? Зачем нагнетать? Зачем множить убийства. на расовой почве? Уже третье за эту неделю на нашем участке. Помешанных много. Вчера вот скатался на выезд. — он тяжко вздохнул. — Чёрт возьми, если дальше пойдёт в том же духе.
Освальд поправил очки.
— Они сами растеряны, вот что скажу. И не знают, что делать. А всё потому что. — он сунулся глазом в планшет, — десять целых и двадцать пять сотых процента рождённых детей в прошлом месяце — это, простите, мутанты. По данным статистики. Общедоступным. А год назад было — четыре и тридцать. Два года — один и четыре. Ну что? До тебя не доходит?
Коричневый кофе остыл. Его бесподобные запахи съёжились, стали малы и неважны.
— Ну и? — комиссар раздражённо откашлялся. — И что они там, наверху, предлагают? Каким будет выход? Что, кроме истерик в сети? Ничего? Освальд, чёрт бы побрал тебя! Что ты мне можешь сказать, как генетик, по этому поводу? Что за зараза? Как с этим бороться?
Кофейная пенка на дне. Шоколадная гуща. Бери и гадай.
Освальд хмыкнул.
— Никак. Это всё не порок, не болезнь. Они все абсолютно здоровы. Здоровее нас с вами, скажу. даже более. Их активности мозга Эйнштейн бы позавидовал. Знаешь, как они с нами общаются? — он замолчал. — Если вдруг захотят? Телепатия. Мыслевнушение. Мда… Ты можешь представить, насколько они круче нас?
Комиссар подавился смешком.
— Представляю. Намного. И поэтому местные психи их ловят и мелко шинкуют, как рыбу. Может, таки охрану? Загончик какой-то. — он тотчас осёкся.
Освальд хохотал. Снял очки, близоруко моргая, смотрел на него и смеялся. Округлые щёки дрожали.
— Всех — в гетто? — спросил он. — Шутник. А когда будет двадцать процентов рождённых с мутацией? А когда будет сорок? А сто? Под охрану в загончик?
Комиссар хрустнул пальцами:
— Ну. В чём же выход?
— Тебе не понравится, — Освальд прищурился. Блеклые глазки его заблестели. — Признать, что мы, люди — изжили себя. Что пришло время новых людей. И оно наступает на пятки. А всё то, что у нас происходит сейчас, — непростой переходный период. И он скоро закончится. И тогда. — его голос стал странно торжественным, — грядёт новая эра.
— Дожить бы, — сказал комиссар.
Комиссар видел сон. В этом сне были строгие скалы, и жёлтый янтарный песок, и раздутые пёстрые рыбы. Он плыл. Он касался рукою ракушек. Его сизо-чёрная кровь разгонялась по венам. Мир был в восхитительно-тёмном покое. Вода и бездумье. Он был не один — его звали. Он плыл, откликаясь на зов, между скал и кораллов. В руке его было копьё. Его жабры дышали.
— Чудесно, — сказал комиссар, — а теперь пусть всё станет как было.
Как было — не стало. Он плыл. Его страх растворялся в воде. Его звали. Ему белозубо смеялись. Их было бесчисленно много, и все они ждали его.
— Целый город, — сказал комиссар, — да они там неплохо устроились.
Среди песка и кораллов, в одеждах из белого жемчуга, ждали, кружились. «Ты наш, — говорили они, — ты такой же. Ты здесь, ты вернулся».
— Какого же чёрта. — сказал комиссар, и вода залилась ему в рот.
Море стало черно. Равнодушные скалы мерцали. Он был так беспомощен, слаб, его било в волнах, как ничтожную щепку.
Они пели беззвучно. Они окружили его. Он попался в ловушку, уснув. И он был беззащитен. «О-о, ты хочешь узнать», — говорили они. «О-о, ты так любопытен», — щекотно шептали ему голоса. — Наше море бездонно, секреты его велики. Посмотри — ты такой же, не бойся. Улыбка — острее иглы, а меж пальцев растут перепонки».
— Ну, окей, — просипел комиссар, — я согласен, пусть будет по-вашему. Расскажите мне кто убивал. Я его арестую.