Что делать? — подумал я, и тут же понял, что ничего делать не надо, всё сделано: морячок-то оказался не промах, он естественно так уронил киллеров с катера. Оставалось приблизиться к ним, да и выловить их из озера. Но киллеры тоже оказались не промах. Внезапно рядом с ними всплыла рубка подводной лодки, куда киллеры и забрались, подленько пообещав:
— Сейчас мы тебя торпедой!
И действительно. Через мгновение от субмарины потянулся грозный след.
Но тут морячок вновь не подвёл. Подлетел катером к яхте:
— Грузись, пока не поздно!
Я перебрался на катер. Мы стали отходить от обречённой яхты. И вдруг я увидел, что брелок, мой хороший брелок лежит на её палубе.
Что? Смириться с гибелью брелока? Ну нет!
— Я должен его выручить! — крикнул я моряку и сиганул в воду.
— Кого? — не понял моряк.
Изо всех сил я плыл к яхте. Но и торпеда тоже ретиво приближалась.
А я плыл, искренне надеясь, что мне удастся опередить торпеду. По-другому поступить я просто не мог. Брелок оберёг меня. Значит, я должен оберечь его. Невзирая на все торпеды и прочие происки киллеров.
Даже ценой риска для собственной жизни я спасу брелок! Я так решил.
Геннадий ТИЩЕНКО
«Глаз Шайтана»
Техника — молодёжи // № 13’2022 (1092)
Рис. автора
«Есть многое на свете, друг Горацио,
что и не снилось нашим мудрецам».
Это произошло летом 1999 года. То есть в самом конце прошлого века и прошлого тысячелетия. Я тогда приехал из Москвы в Баку за мамой, и честно сказал ей, что не смогу теперь каждый год навещать её. Ведь теперь у меня не было постоянной работы, поэтому даже стоимость билетов на поезд, не говоря уже о самолёте, стала для меня неподъёмной.
Маме тогда было столько же, сколько мне сейчас, то есть почти 75 лет, но чувствовала она себя очень плохо. Мы начали постепенно распродавать за бесценок вещи и я, понимая, что, скорее всего в последний раз вижу город, в котором родился и прожил до сорока лет, не раз наведывался в центр Баку, где прошли моё детство и юность.
Однажды я забрёл и в район Баку между знаменитым теперь на весь бывший Советский Союз Зелёным Театром и Фуникулёром. Когда то, в пятидесятых годах прошлого века, я с соседними мальчишками играл здесь в партизаны. Зелёный Театр в те годы, скорее всего, не существовал даже в проектах, а Фуникулёр только начинали строить. А вот Глазная Больница в зелёном массиве, который старожилы называли Английским Парком, уже была. И ноги, как бы сами собой, привели меня к входу в это памятное заведение, куда после окончания десятого класса я больше месяца приходил на процедуры. Мне, ведь, тогда во время драки в школе чуть не выбили глаз.
Впрочем, причина посещения мной Глазной Больницы была связана не только с ностальгией, но и с конкретной проблемой…
В первый раз я увидел его, когда мне было десять лет. Я с бабушкой гостил летом в Ленинграде, у её брата Дяди Сени Ежкова. Мы жили на улице Серпуховской, но самого бабушкиного брата я видел редко. Он постоянно «пропадал на работе», как говаривала моя бабушка Евдокия Ивановна.
Жили тогда Дядя Сеня и его жена Тётя Маруся в огромной, как мне тогда казалось, квартире, вместе со своей младшей дочерью Лилей. Она работала художницей на знаменитой Фабрике Императорского Фарфора. Её старшая сестра Лена тоже была художницей, но рисовала она манекенщиц в красивых нарядах для журналов мод, а также преподавала в художественном училище. Может быть именно тогда, увидев рисунки и акварели Тёти Лены, я понял, что, как говорится, «не боги горшки обжигают».
Средняя дочка Дяди Сени Мила часто «бывала за кордоном», как выражалась бабушка. И это в те годы полной изоляции Советского Союза от «тлетворного Запада» казалось, по меньшей мере, чем-то подозрительным. Несколько оправдывало Тётю Милу то, что «за рубежом» она отстаивала на международных соревнованиях честь Страны Советов, являясь чемпионкой мира по акробатике.
Из таинственной заграницы Мила привозила милые безделушки. Такие, как переводные картинки, которые достаточно было увлажнить и приложить к любой поверхности, чтобы изображение осталось на ней. И эти изображения соблазнительных девушек (иногда одетых очень легко) навсегда оставались на страницах книг, на которые я первоначально «переводил» этих зарубежных прелестниц.