Кажется, я заработался. Отпуск? Лежать на веранде в матерчатом пёстром шезлонге, потягивая яблочный сок? Гулять по лесу, собирая припозднившиеся опята? До одури смотреть телевизор? Скучно. А большего развлечения в нашей глуши мне и не найти. Ну что поделать, сам подписался. Сверхсекретные разработки, серьёзный контракт на десять лет, без права выезда куда-либо за пределы района. Эх. И всё-таки перерыв на сегодня я сделаю.
Я выхожу на лестницу, спускаюсь пешком, отсчитывая каблуками каждую ступень. Пятнадцать ступеней — один пролёт, пятнадцать — другой. Чётко, как пластиковые удары клавиш. Борис Борисыч кивает мне из-за стойки, и грязно-белые пряди волос его мелко дрожат у виска.
Я заворачиваю за угол. «Медпункт» — ярко-красные буквы брызжут с таблички потёками клюквенного сока. Я толкаю дверь и захожу.
— …абсолютно здоров. Таких, как вы, Левченко, в космос отправлять надо! — Туринов, наш местный айболит, смеётся, показывая безупречно белые зубы, и улыбка его чем-то напоминает собачий оскал. Дождь за окном усиливается, прозрачные, веревочно извивающиеся плети ливня хлещут по стёклам, ползут вдоль оконных рам, точно гигантские черви, пытающиеся проникнуть вовнутрь. Бр-р. Я вздрагиваю, поправляя колкий воротник свитера. — Но витамины я вам всё-таки пропишу. Попьёте с месячишко, а там уже.
И снова это тянущее, мерзотное ощущение пола, уходящего из-под ног. Узенькая, холодным, бледным светом залитая комната медпункта — суживается ещё больше, вытягивается вдаль трубчатым стальным туннелем, в конце которого — пульсирующие лампочные вспышки, а в самом начале — я сам, присевший на какой-то выступ из стены, сложившийся полугармошкой — подбородок к груди, ладони упираются в пол — донельзя испуганный я, ощупывающий себя, оглядывающийся по сторонам в безуспешной попытке понять, что происходит. Что, чёрт возьми, опять происходит.
— Ы-ы-ы.
Всё заканчивается так же быстро, как и началось. С еле слышным хлопком туннель расширяется, словно наполняемый воздухом шар, накачивается светом и шумом заоконного ливня, запахом нашатыря под носом и участливым голосом Туринова:
— Эх, Левченко, Левченко! Поторопился я, насчёт космоса. поторопились мы все-е.
Голос его переходит в противное, дребезжащее блеяние, точно сломанный приёмник, приёмник, чёрным динамиком своим с треском выплёвывающий слова мне прямо в ухо:
— …ы-ы не волнуйся, Левченко, ты только не волнуйся. мы всё исправим, как только-о. наладится-а-а.
Я затыкаю руками уши и кидаюсь прочь. Сквозь тёмный, как кротовья нора, нескончаемый туннель впереди и сзади меня. Сквозь яростно мигающую лам-почковую перестрелку. Сквозь двери, прозрачной плёнкой растворяющиеся перед моим лицом, сквозь стекающую со стены надпись «Вахта» и Борис Борисыча за ней, на глазах обращающего в дымкий, белёсыми проводами увитый куб за очередным поворотом туннеля. Я выбегаю в дождь, без зонтика и сапог, видоизменившихся в чёрные, прошарканные тапочки, и дождь прекращается, как по мановению руки. Размытая грязью дорога под ногами моими становится серым, клёпочным полом, и небо, бесконечно далёкое, холодное осеннее небо над головой, полное влаги и птичьих криков небо — съёживается, густеет, обретая стальную плотность и цвет, коконом смыкается вокруг, пряча собой берёзки, гнущиеся под порывами ветра, зелёное разнотравье полей вплоть до линии горизонта, ворон, поднимающихся на крыло над полями. чёрные, мечущиеся всполохи крыльев у век, и я закрываю глаза, и опускаюсь на колени в ближайшую лужу, отдающую влажным металлическим холодом.
— Приём, Левченко. С вами говорит база, ваш руководитель Антон Корнеев на связи. Слушайте меня внимательно — произошёл сбой в вашей системе адаптации. Повторяю — непредвиденный сбой. До устранения неполадки вам придётся работать без неё. Как слышно, Левченко? Приём!
Я открываю глаза. Сетчатые соты динамика над моей головой выплёвывают холодно-жужжащие звуки, пчелиным роем вьющиеся в воздухе, эхом отлетающие от серыми клёпками крытых стен. Я сижу на полу, зябким холодом отдающим в колени, напротив меня — мутный белесоватый экран с бегущими полосами, точно облака в небе, беспокойным ветром разогнанные облака.
Сквозь облачную муть проступает чьё-то лицо, незнакомое мне. Я силюсь вспомнить — в памяти пустота, зыбкая, как рябь на воде, в волнах её вспыхивают и исчезают, тонут, погружаясь на самое дно — лица и имена всех, кого я когда-либо видел, бесконечная картотека имён, недоступная мне. Сбой в системе адаптации. До устранения неполадки…