Конечно я и раньше видел стереоскопические ролики о шедеврах ваяния прошлого, но они всё-таки не передавали чего-то самого главного. В Центральном музее Ареограда видел большие голографии Дискобола, Венеры Милосской и даже Давида, но они тоже не произвели на меня особого впечатления.
А вот работы Антона — произвели. Несмотря на то, что они были нерукотворны. То есть они были созданы в чреве компьютера, и лишь потом материализованы посредством 3П-принтера.
Я вовремя понял, что мне не хватало страстности и одержимости в моих скульптурных пробах. Всегда руководствовался разумом, а не эмоциями, расчётом, а не интуицией. Короче, сделал совершенно правильный выбор между ваянием и зодчеством. В конце концов, правильно организовать пространство для жилья и работы, или, к примеру, вокруг монумента это тоже не комар чихнул.
Некоторые работы Антона я понимал и принимал не сразу. Но они очаровывали и без понимания того, что ими хотел сказать скульптор. О чём, к примеру, говорит красивый морской ландшафт или горный водопад?.. Или почему нам нравятся олени, розы, лилии?..
Я уже собирался уходить от Антона и набирал шифр своего вездехода, когда из шлюзовой камеры послышалась тихая мелодия, словно зазвенели росинки на волшебных утренних цветах. Затем внутренняя дверь апартаментов Антона засияла нежным сиреневым светом и откатилась в сторону.
В проёме возвышался огромный дог лунной породы.
Я в ужасе отпрянул. Пёс показался мне воплощением ночных кошмаров. Прежде всего из-за размеров. Собака Баскервилей выглядела бы щенком рядом с ним.
Остановившись посреди мастерской, дог внимательно осмотрел меня и спросил приятным женским голосом:
— Антона ещё нет?
Вопросив, пёс уставился на входящего из другой двери Антона.
Лишь теперь я заметил на лбу дога крохотный телепередатчик и почти незаметный плоский динамик.
— Не только пришёл, но и дал согласие, — сказал Антон, мгновенно потеплевшим голосом.
— Я тоже сейчас буду, — пропел голосок из передатчика. — А пока послушайте мою новую мелодию. Возможно, она нам пригодится.
Комната вновь наполнилась перезвоном невесомых хрустальных колокольчиков. Звуки были непередаваемо тонки и чисты. Не верилось, что раздавались они из электронной фичи, закреплённой на лбу огромного пса.
Постепенно хрустальный перезвон стих и из завораживающей бесконечной дали полилась тихая печальная мелодия.
Это был голос Эль. Именно такой, с таким голосом я её и представлял по рассказу Антона. Не верилось, что одним голосом, одной лишь мелодией можно столько передать и без единого слова так выразить светлую печаль.
— Постарайтесь ничему не удивляться, — сказал Антон, когда мелодия стихла. — Эль вообще странная. Она всегда присылает Зевса, когда опаздывает.
Услышав своё имя дог, дремавший посреди мастерской, открыл глаза и вопросительно посмотрел на Антона.
Скульптор хотел ещё что-то сказать, но в это время пёс повёл ушами, прислушиваясь к чему-то. Затем он вскочил на свои длинные лапы и, покачиваясь из стороны в сторону, побежал к двери.
И в это же мгновение в комнату вошла Эль.
Я провожал Эль через весь Ареоград.
Мы шли пешком, несмотря на то, что приближалась морозная марсианская ночь и редкие прохожие торопились в свои тёплые дома.
Зевс бежал впереди нас и его лохматые лапы, привыкшие на Луне и не к таким перепадам температур, оставляли глубокие следы в оранжевом песке, нанесённом на мостовую недавней пылевой бурей. Небо в тот памятный вечер было особенно розовым от ещё не осевших после бури песчинок.
По дороге я узнал, что Эль всего неделю назад прибыла с Весты и остановилась в отеле, близ космодрома.
Здесь, на Марсе, она ещё никого не знала кроме Антона.
Когда мы добрались до космопорта, крохотное солнце уже приближалось к близкому горизонту и на розовом небосклоне тускло сияли Фобос с Деймосом.
Сняв опостылевшие комбинезоны и кислородные маски, мы долго гуляли по центральной оранжерее космопорта. Откуда-то доносился плеск воды и смех купающихся в бассейне детей. Пение птиц, собранных здесь почти со всех земных континентов, навевало воспоминания о Земле.
Мы шли молча, пока не забрели в зону средней климатической полосы Земли. Здесь было чуть прохладнее, чем в центре оранжереи под палящими лучами светильников, имитирующих излучение земного солнца. Опавшие лепестки цветов и прелые листья распространяли неповторимый аромат земной осени. Не хватало лишь курлыканья журавлей, летящих клином в жаркие страны, да голубизны земного неба с пушистыми облаками, чтобы окончательно забыть о том, что всё окружающее — лишь крошечный земной оазис, воссозданный в ледяной, марсианской пустыне. Не верилось, что всего в десятке метров отсюда свирепствует стоградусный марсианский мороз и завывает буря, по сравнению с которой любой земной тайфун показался бы лёгким ветерком. В этом уголке оранжереи были собраны экзотические растения с экзопланет. Некоторые из них были похожи на земные кораллы и водоросли, но встречались и растения, совершенно не похожие на порождения земной флоры.