- Твоя правда, - сказал он тихо. - Но теперь-то что, теперь с этим покончено. Воссияло над нами северное солнце посреди зимы. Прислали Осипа... напомните, как вас по батюшке?
- Ильич.
- Прислали Осипа Ильича в наши убогие палестины. С этой поры дело пойдет на лад. Снова шестеро, как прежде. О, сегодня же засяду за карты судеб! Нынче звезды мне улыбнутся!
- Давайте закончим с ритуалом, или плакали ваши карты, - сказала Анна Густавовна, подгребая к себе свечные огарки и колоду карт.
Мамона наклонился и ловким движением достал из-под стола внушительный таз. Он водрузил его на стол, протер запыленное дно пятерней и сделал знак Пал Фомичу. Тот откупорил небольшую бутылочку, вылил ее содержимое в таз и поджег от ближайшей свечи. Пламя взметнулось над краями и чуть не опалило Пал Фомичу его куцую бородку. Он отшатнулся и с безопасного расстояния бросил в таз записку, над которой трудился четверть часа тому назад:
- Жертвую тебе, о демон безвременья и хладного льда, плод моих неустанных трудов во имя единения шестерых. Пусть откроется первая печать на двери, что отделяет мир живых от мира мертвых. Отныне и вовеки веков я - первый страж у порога, лук мой туг, и стрелы не знают промаха. Я одолею врагов моих и приму на себя кровь, и слезы, и смерть. Теперь ты, Мамона.
Тот встал и кинул в таз нож с костяной ручкой, серебристые рамки и связку зубов - то ли медвежьих, то ли тигриных.
- Я так красиво, как вы, Пал Фомич, не скажу. Это от меня. Открываю печать.
Мамона беспомощно посмотрел на Пал Фомича, который испустил усталый вздох.
- Боже, ты даже текст не соизволил выучить! Я для кого памятку писал?
- Я ее потерял, - виновато сказал Мамона.
- Если из-за тебя не исполнится пророчество, лично придушу, как куренка. Пойдешь Анне Густавовне на обед. Итак, да свершится то, что предначертано. Будет сломана вторая печать, и хлынут полчища неверных, и омоется кровью мать сыра земля. Преградит им путь могучий воин, мечом посечет головы. Падут неверные ниц и взмолятся о пощаде. И настанет мир на сорок сороков лет.
Осип, несколько поддавшийся гипнозу этих апокалиптических речей, живо представил себе, как неверные в разноцветных тюрбанах лежат на только что вспаханном поле, уткнувшись носами в парную землю. А Мамона с мечом в руках перешагивает через них и бредет к межевому знаку.
- Теперь мой черед, - сказал Гриша и бросил в таз несколько камней, сухие травы и корешок. - Отдаю то, что имею.
- Гриша, текст! - прошипел Пал Фомич. - Тоже не выучил?
- Выучил, - откликнулся Гриша. - А очень надо, да? Может, лучше вы? А то я перепутаю слова, они там больно мудреные.
- Вы изверги, изверги! - простонал Пал Фомич, вцепившись руками в седые свои волоса. - Почему я должен делать все один? Дождетесь, прокляну!
- Только попробуй, - сказал Мамона ровным голосом, от которого у Осипа по всем телу пошли мурашки. - Узнаешь, почем фунт лиха.
Пал Фомич покосился на Мамону, вздохнул и сказал:
- Именем света да будет открыта третья печать, и явится колос, и елей, и вино. И будут отмерены они единой мерой, и настанут тучные года. Прозреет род человеческий, насытятся страждущие, обретут покой путники, преломят колени у порога отверженные дети мира. Се грядет спаситель. Во славу его поют небесные птицы, и гады морские...
«Гады поют!» - усмехнулся про себя Осип. А что поют? Псалмы? Матерные частушки? Вот жирная селедка, взобравшись на скользкий прибрежный камень, как ундина, раскрывает рот в попытке издать звук. А чуть поодаль рак-отшельник выщелкивает гимн любви и свободы. Заметив улыбку на лице Осипа, Пал Фомич прервал свою речь и сказал:
- Потешаетесь? Для вас это все бред сумасшедшего старика? Что ж, юный скептик, не пройдет и дня, как вы убедитесь, что каждое слово, произнесенное здесь, было полновесным.
- И как же это произойдет? Морские гады заберутся ко мне в квартиру и исполнят собачий вальс?
Пал Фомич потер лежащий перед ним аляповатый медальон с фальшивым бриллиантом в центре и сказал:
- Вы этого желаете? Тогда так тому быть! А я, с вашего позволения, продолжу. Анна Густавовна, ваша очередь приносить жертву.
Дама неуклюже поднялась, оправила платье, резко поползшее вверх, и вдруг завыла:
- О небесные силы, о вечное небо надо мной! О светлые души предков моих до седьмого колена! О боги ручьев и рек, малых озер и широких морей, о боги добра, жизни и смерти, о боги пустоши и боги священных садов...
- Кхм, - вмешался Пал Фомич. - Вы несколько отклонились от канона. Давайте без фантазий, по писаному.
- Я не могу, - капризно сказала Анна Густавовна. - Мой дар - импровизация. Я вам не поп, чтобы по книжкам бубнить.
- Хотите развалить весь ритуал? Если не вскроем печати, Он так и будет заперт.