- Мальчик мой, - сказала ему мать на перроне, утирая слезу кончиком платка. - Пиши почаще и приезжай на Пасху, если отпустят. А я тебе варежки связала - пуховые, теплые. Ноченьку не спала, а поспела к сроку.
Осип с благодарностью принял подарок, а потом, сидючи уже в поезде, задумался, откуда мать взяла шерсть. Цветом варежки удивительно напоминали материного лохматого кобелька Стёшку. Осип невольно принюхался: нет, псиной не пахнет. Ему стало стыдно, что он заподозрил мать в вязке варежек из собачьего пуха, и он с нежностью уложил подарок в чемодан. Двое суток до Ельни, а оттуда на санях. В окне мелькали окутанные снегом леса, изжелта-серое солнце чуть натягивало пелену облаков где-то у самого горизонта.
В Инск, в ссылку. Изгнан на годы. Но ничего, погодите, рано меня хоронить, я добьюсь своего. Выгрызу себе зубами дорогу наверх. Чертовы колдуны, чертов север, чертово все!
2. Гость
В четверг Осип отправился в кабак Калмыка на встречу с колдунами города Инска. Начистил бляху ремня, тщательнейшим образом осмотрел мундир, пришил висевшую на одной нитке пуговицу, пригладил волосы. Думал мазнуть бриллиантином, но побоялся, как бы зоркие колдуны не догадались, что он готовился. Несколько минут перед зеркалом супил брови, подбирая правильное выражение лица: начальственное, грозное, волевое. И все-то ему казалось, что недостаточно солидно получается. Вот бы можно было пришивать правильную мину, как ярлычок к белью! Взял на складе в запас нужные ужимки и не тужишь. Негодяи сами собой от твоего вида трепещут, крестьяне, как завидят, в пояс кланяются. А девушки - млеют, млеют, а кто понежнее, те рыдают от невыразимого счастья. Как бы стало легко, как бы стало весело!
Он надел шинель и выступил на мороз. Дул порывистый ветер, гудело в дальних дворах, чернильный вечер раскинулся по всему городу. Фонари пятнами дырявили тьму. Снег полетел в лицо - острый, сухой, как песок. Полуслепой, разом озябший, Осип еле дошел до кабака. На пороге его окутало сытым теплом, запахом мясного пирога, людским говором, но он еще долго не мог оттаять. Осип ненавидел Инск. Злой город на краю мира. Холодная тюрьма для просвещенного человека. Озеро Коцит, из которого торчат пятки грешников.
Колдуны собирались в уединенной комнатке, расположенной на втором этаже. Хозяин - несуразный, толстый калмык, ставший давно безымянным - лично сопроводил Осипа, ведя по лестнице чуть ли не с поклонами.
- Не споткнитесь, не упадите! - приговаривал он. - Сударь, ступенька! И еще одна. Скрипит, поправлю. А эту, щербатую, заменю, непременно заменю.
Не зная, как от него отбиться, Осип уныло молчал и старался поднимать ноги повыше.
Колдунов было немного. За столом сидел улыбающийся, уже слегка навеселе Гриша Трифонов. Справа от него едва виднелся над столом сухонький старичок, по виду - учитель математики. Старичок брезгливо морщил тонкие губы и то и дело разглаживал несуществующие складки на скатерти. Рядом с ним восседала грузная дама неопределенного возраста, лихо декольтированная, напомаженная, пахнущая дешевыми духами. Платье на ней трещало по швам, грудь, выдавленная наружу, являла собой нечто непристойное. Дама была занята куриной ножкой и не обратила внимания на Осипа. Слева от Гриши размешивал сахар в чае человек средних лет. Его можно было принять за полового или ямщика, который ошибся дверью. Широкие плечи, крепкие руки, холщовые порты, на ногах - латанные валенки. Лицо простое, деревенское, без затей. «Колдуют все, кому не лень», - подумал Осип, коротко кивая присутствующим.
Гриша вскочил:
- А вот и он, а вот и он. Я думал, снегом тебя занесло. Веничек бери, обметись.
Осипа покоробило обращение на ты, но вида он не подал, послушно взял веник. И тут он заметил, что в дальнем углу кто-то сидит. Не разглядел, тьма кромешная! Электрических ламп в кабаке не было, а свечи коптили, больше крадя свет, чем его давая. Кто же это, такой маленький? Ребенок? Карлик?
Осип сел на свободный стул и оглядел собравшихся.
«Бесстыжие какие! Клуб себе устроили. Ужо я вам...»
- Ага, - злорадно сказал старичок. - Вот кого к нам вместо Гурьева сунули! Юнца!
Осип резко бросил взгляд в его сторону и процедил:
- Я вижу, у вас тут полный разгуляй! Теперь по-другому будет. Я хамства не потерплю. В моих силах прикрыть ваши лавочки в два счета. Ясно?
Старичок усмехнулся:
- А он не робкий! Уважения требует. Вы, молодой человек, сначала заслужите уважение, а потом уж стращайте. Мы воробьи стрелянные. Нас гнетут, а мы не гнемся.