Мы с Верой сидим расковано. Вера тепло разглядывает подругу. Видно, что она старается запомнить ее милый облик на всю жизнь.
Я понимаю ее. Перед тобой сидит человек, приговоренный тобою к смерти. И он в отличном настроении, он предвкушает чужую смерть, а ты уже видишь эти глаза мертвыми, эту кожу, кровь с молоком, серо-желтой. И главное, ты видишь на ее лице предсмертное выражение, будущее предсмертное выражение.
О, это предсмертное выражение! В нем - все. И не успевшая раствориться в холоде смерти радость предвкушения чужого конца, и ужас первого взгляда в небытие, и удивление коварно обманутого простака, и страх перед тобой, оборотнем. И самый крепкий в мире бетон окоченения.
А я пью шампанское. Они все не пьют. У них дурная наследственность и гены алкоголизма. У всех троих. А я пью полусладкое. Мне можно. Мой дедушка умел бутылку портвейна растягивать на весь день. Ну, не на весь день, конечно. Часов на шесть. И с балконов, как Верин дядя не падал. И не пропал в неизвестном направлении как отец Ларисы. И не отморозил, как отец Дмитрия, свои почки.
И потому я пью с легкой душой. Здесь, в логове маньяков, я - сторонний наблюдатель. Я придумал комбинацию, которую легко и с блеском осуществит Вера. Осуществит и будет мне благодарна. За то, что внушил уверенность, за то, что предоставил возможность действовать самостоятельно. Она тайком пожимает мне руку. Смотрит так, что я понимаю: смерть Ворончихиных - для нас с ней не главный пункт сегодняшнего действа. Не самый захватывающий и не самый приятный.
Я ей рассказывал о том голливудском фильме. В котором герои трахались у трупа только что убитого ими человека. Слушая, она побледнела и закусила губу. Испугалась. Испугалась своих желаний. И захотела испытать. Эта столичная молодежь всего хочет попробовать. И не пот, который выедает глаза в маршрутах, и не "завтрак туриста" и пропыленные сухари, а все сладенькое. Любит она выпучить глаза от нетривиального кайфа.
И сейчас она предвкушает неизведанные удовольствия. Напряглась, о чем-то думает. Сердцем чувствую - хочет привнести что-то новенькое. В секс, которым все кончится. Вижу по блеску глаз. И может быть, это новенькое будет волнующим...
Осталось десять минут. Дмитрий с трудом удерживает себя на месте. Лариса сладко улыбается.
Осталось пять минут. Всего пять минут. Вера гладит мою руку. И рука у нее подрагивает. Я погрозил пальцем. Успокойся, мол. А то холодненькими можем остаться мы с тобой. Не забывай, с кем имеем дело. Не с простыми наивными налогоплательщиками. А с маньяками с десятилетним стажем. С Великим Иквизитором.
Вера поняла. И потянулась к моему бокалу. Отпила несколько глотков. Она спиртное всегда, как яд, пьет. Боится. Чувствует - оно сильнее.
И вот, бьет двенадцать. Короткий, очень короткий звонок в дверь...
Ворончихин бросается в прихожую и вводит человека в черном плаще. Лицо его закрыто капюшоном.
Это палач. В сумраке, на фоне угольных обоев, в своем черном одеянии он почти не виден. Он - как злой дух, как приведение. Как темное прошлое, которому предстоит отсечь будущее.
В руках его изящный пистолет, инкрустированный перламутром. Он блестит в колеблющемся свету свеч.
Палач - это Маргарита. Она не смогла отказать Вере.
Супруги Ворончихины, взявшись за руки, настороженно переглядываются. Они почувствовали неладное. Палач приходит убивать. Палач - не жертва.
Маргариту не узнают, она говорит металлическим голосом. Металлическим и парализующим. Капельки пота выступают на лбах бедных супругов. Им ясно, что конец их будет жутким.
Металлический голос вещает:
- Первыми погибнут супруги Ворончихины. Следом за ними - чета Черновых.
Мне становиться страшно. Эта Маргарита... Она же член клуба... А если это контригра? А если Великий Инквизитор прознал обо всем? И нас ждет страшный конец? А если и Вера на их стороне? Нет, вон как она напугана. Как и я заподозрила, что придуманный мною сценарий вечера в деревне мог быть изменен не в нашу пользу. Капельки пота блестят на ее лбу. И на моем. Мы не в состоянии ничего сделать. Мы парализованы.
А Маргарита черной тенью приблизилась к оцепеневшим Ворончихиным. Встав за их спинами, возложила на плечи жертв, да, да, жертв, руки и замерла. Ворончихины полуобернувшись, уставились в глазные прорези на капюшоне. Насладившись бешеным биением их сердец, Маргарита произносит, протяжно выговаривая слова:
- Кто... из... вас... умрет... первым..?
- Я... - хриплым голосом ответил Митя.
"Джентльмен хренов", - усмехнулся я.
- Нет, я - просипела Лариса.
"Декабристка с...ная", - усмехнулся я.
- Похвально, похвально! - проговорил металлический голос. - Каждый из вас желает продлить жизнь своей половины. Что ж, это благородно. Но вы не учли одной маленькой детали... Тот, кто умрет первым, не сможет насладиться смертью второго...
Мы с Верой облегченно вздохнули. Нет, Маргарита на нашей стороне. Ворончихины озадачены. Да, они нежно любят друг друга. Но они - маньяки. От макушки до кончиков пальцев. И пренебречь перед смертью наслаждением смертью ближнего, никто из них не хотел... Тем более, они настроились на смакование смерти. И не смогут от него отказаться, даже если это будет смакование смерти любимого супруга.
Ворончихин решил поступить как настоящий мужчина. Он попытался переделать сценарий вечера. И бросился на палача. Но я успел подставить ногу. И он упал под ноги Маргариты. Через долю секунды дуло пистолета сверлило ему висок.
Митя сдался. Понял - сегодня не его день. А значит, и завтра, и впредь. И, став на четвереньки, двинулся к супруге.
- Так кто будет первым? - нетерпеливо повторил свой вопрос металлический голос ему вслед.
- У меня есть идея... - промурлыкала Вера, взяв в руку мой фужер, в котором играло шампанское. - Пусть они убьют друг друга. Точнее, измучат. Предлагаю матч маньяков...
- Матч маньяков? - удивился я притворно. - Очень интересно. Не соизволишь ли, Верочка, любезно огласить нам правила придуманного тобой соревнования? Если, конечно, они тобой уже определены...
- Соперники поочередно делают ходы. Мы следим, чтобы эти ходы были равноценными. Вот и все.
- Око за око, зуб за зуб? - довольно проскрипел металлический голос. Что ж, я согласна... согласен.
- Я тоже согласен, - сказал я, подливая Вере шампанского (она терпеть его не может). - Но я против блиц-партии. До утра еще много времени. Так что давайте, братцы, не стараться, поработаем с прохладцей.
- У меня есть шахматные часы... - взглянул на нас исподлобья Митька. Глаза его сверкали предвкушением неизведанного.
- Десять минут на ход? - спросила его Лариса своим сладким голосом. Оценивающий ее взгляд маниакально скользил по обнаженным частям тела мужа. По лицу, по шее, по рукам...
- Три часа каждому, - улыбнулась Вера. - Тот, кто уложит... ха-ха, уложиться ровно в три часа, проживет лишний день.
- Дык можно перед самым падением флажка ножом соперника пырнуть, усомнился я в корректности предложенного условия.
- Ты прав... - скуксилась Вера.
- Это положение можно переформулировать, - сказал палач. - Я бы выразил его так: Если один соперник умрет в результате планомерных действий в момент падения флажка другого соперника, то последний получает приз в виде дополнительного дня жизни.
- Все равно это сложно, - покачала Вера головой. - Трудно будет рассчитать. Ведь время действий будет складываться из времени обоих соперников. Это может быть и шесть часов и три часа десять минут. Я понимаю, шахматные часы - это интересно, ново, каждый из вас, наверное, уже представил воочию Карпова с Каспаровым, играющих в цейтноте. Как они, вспотевшие, с выпученными от напряжения глазам колотят ладошками по часам. Но не лучше ли просто назначить время? К примеру, шесть часов утра. Тот, кто отмучается ровно в шесть, тот проиграл. А тот, кто останется в живых, получит экстрадень и... и приз. Мы позволим ему замучить кого-нибудь. Не кого-нибудь из нас, конечно, а кого-нибудь с улицы. Тут полно всякого народа на станции шатается. Ну, как, согласны?