- Во мне же девяносто килограмм... - растерянно пробормотал я, придя в себя и представив, как надрывается Вера, таща мое тяжелое тело к достойной меня могиле.
- Я загодя к входной двери тележку поднесла. Знаешь, такая черная, двухколесная? Она обычно в сарае валяется...
- Я тебе сочувствую... - протянул я, вспомнив тележку, на которой частенько забавы ради катал по двору Наташу. - Сколько хлопот из-за одного оргазма. Слушай, а почему ты все-таки замуж за меня пошла?
- Из принципа. Семь раз ты выскальзывал из моих рук! На Новый год таблетки съел и почему-то не умер, на Старый Новый год напоила допьяна, и с обрыва клязьминского столкнула, но ты не разбился. Неделей позже с отчаяния ночью ножом тебя хотела зарезать, но ты вдруг так страшно захрапел, что я испугалась...
- Бедняжка! - покраснел я. - А на Старый Новый год я не от хитрости не умер, а от передозировки молдавского букета. Да и амаретовка впрок не пошла. Вынесло меня, понимаешь...
- Вот так всегда. Я неделю готовлюсь, а ты что-нибудь выкидываешь.
- А почему ты дочку мне родила? Кстати, мать, наверное, уже ушла. И Наташа сейчас с теткой сидит.
- Почему родила, почему родила... Я же женщина... Захотелось родить... Как все... Инстинкт продолжения рода - это неодолимо.
- Понятно. Давай, рассказывай по быстрому, за что Ворончихиных и Маргариту и Тамагочей прикончила. Мне еще напиться надо и в милицию попасть, чтобы не заподозрили, что я с тобой тут валандался...
- Так ты и в самом деле убьешь меня?
- Я же сказал, что жребий будем метать. А бог не фраер, он все видит, и выиграть тебе не позволит.
- Бог... - усмехнулась Вера. - Он сам захотел, чтобы я такой стала. А что касается Ворончихиных... Ты же знаешь, Митька любил меня. Любил, хотя и понимал, что я ему не пара. А я три года без оргазма жила...
- Три года? - обиделся я.
- С тобой я вообще не кончала...
Я покраснел снова, густо покраснел, и спросил, чтобы вконец не расплавиться:
- Так чем же перед тобой Ворончихины провинились?
- Зачем тебе это, ведь ты Митьку совсем не знал? Поздно уже, потом, если захочешь, расскажу...
Услышав "потом расскажу", я вздернул бровь. Вера усмехнулась этому моторному движению и посмотрела на меня с некоторым уважением. Посмотрела и продолжила:
- В общем, позвонила я Митьке на работу и договорилась с ним встретиться в кафе у Никитских ворот. Прибежал он весь такой радостный, глаз от меня отвести не может. И я ему сказала, что готова уйти к нему...
- Если он убьет Лариску...
- Да, при мне убьет. И ты знаешь, он без колебаний согласился. И мы тут же договорились проделать все на их даче. Днем. Я на работе сказала, что еду в "Кляксу" за рекламными наклейками и приехала к ним. Лариске сказала, что ты разбушевался, и я решила на сутки от тебя спрятаться. Пообедали не спеша, попили чаю, поболтали о клубе, о том, о сём, потом Митька своей обожаемой супруге рот салфеткой заткнул и к стулу тяжелому привязал. Привязал, дал мне два ведра для сбора крови, скальпель и я вены Лариске вскрыла. О, господи, какой у меня начался оргазм, когда она синеть начала! Даже Митька с вовсю раскатанной губой его не испортил! Целый час я потом в себя приходила...
- Послушай, я давно хотел спросить, - перебил я супругу. - А что, ты маньяческими фильмами обойтись не могла? Иногда в них такое показывают кровь леденеет.
Вера внимательно на меня посмотрела. Она давно ждала вопроса о Хароне, о причине его приезда в Москву. Но я отвел глаза, насупился. Хоть и давно хотел спросить.
- Нет, маньяческими фильмами я, к сожалению, обойтись не могла, ответила моя драгоценная супруга, вволю насладившись моим смятением. - После того, как рассказы двоюродного брата перестали меня трогать, я пробовала их смотреть... Но это совсем не то. Все равно, что мастурбировать с порнухой на экране. Суррогат, лапидарно выражаясь.
- Я тебя понимаю... - пробормотал я, демонстративно зевая. Мне стало скучно и противно. И душа и тело казались вымазанными липкой грязью. Битый час слушать кровавые рассказы - этого никакая психика не выдержит. А Вера не могла остановиться, ее несло:
- А почему ты не спрашиваешь, как я Митьку прикончила?
- Да тюкнула, наверное, молотком по черепку и прощай, бессменный секретарь литературного клуба... Небось, как кот вокруг тебя крутился и бдительность потерял...
- Нет, я фарфоровой кружкой ударила. Его собственной кружкой. С надписью "Козерог". Прямо по лбу. От удивления у него глаза чуть не вылезли. Потом нашла в посудном ящике пресс для чеснока...
- Пресс для чеснока? - встрепенулся я. - О, господи, как я мог забыть о бабе Фросе и Петре Васильевиче. Их-то ты зачем прикончила?
- Ну и непробиваемый же ты! Я тебе битый час объясняю зачем, а ты все спрашиваешь и спрашиваешь...
- Но ведь ты их не просто убила, но и мучила? Как же тебя, бедняжку, схватило, если ты побежала соседей убивать...
- Понимаешь, я же тебе говорила, что три года у меня оргазма настоящего не было... Я боролась с собой, старалась с тобой хоть как-нибудь оргазмировать, пыталась Наташей заняться, карьеру, наконец, сделать. Пыталась загнать свой бзык в подкорку. Шакала зазывала, чтобы хоть как-то обойтись...
- Опять Шакал!
- Дурак! Он ведь фактически тебя спас! Если бы не он, я бы продолжила попытки тебя убить! И, в конце концов, добилась бы своего, несмотря на твою изворотливость и заговоренность.
- Непременно выражу ему свою благодарность. Перед тем, как спущу с него вонючую шкуру.
- Три года я пыталась жить нормальной человеческой жизнью... скептически оглядев меня, продолжила рассказ супруга. - А потом все загнанное в подкорку, выскочило вдруг и разом, выскочило, и я побежала. Амок, да и только. Тебя сначала хотела найти, но совсем забыла, что ты в мезонине больной спишь. Ну, я и побежала к ближайшим соседям... Но с горячки все не так, как раньше получилось... Да и мучения стариков не очень помогли. Высохшие до костей, пигментными пятнами покрытые с ног до головы покрытые, фу... С огорчения, следов и наоставляла...
- Ну, хватит, устал я слушать! Давай бросать монетку, - сказал я, вытаскивая из кармана горсть мелочи. - Выбирай.
Вера выбрала пятирублевую монету и решку. Выпал орел.
- Давай, еще раз бросим? Ну, давай? - взмолилась супруга. Вмиг намокшие ее глаза смятенно смотрели то на приговор судьбы, лежавший на моей ладони, то в мои напряженные глаза.
Я бросил. Выпал орел.
- Третий раз снова орел выпадет, - вздохнула Вера. - Давай посмотрим?
Я бросил. Выпал орел. На часах был уже восьмой час, и я решил закончить прения.
- Кровь тебе выпустить, как Лариске, или по голове кирпичом настучать? - спросил я, вынимая из кармана куртки пакет с толченым табаком (за ним я специально ездил на Лосиноостровскую. Чтобы не светиться в местных магазинах).
- Ты все равно не сможешь убить меня, не сможешь... - заплакала Вера, наблюдая, как я рассыпаю табак по подвалу. - Это ты от собак?
- Да, от собак...
Вера чихнула.
- Будь здорова! - усмехнулся я, продолжая сыпать.
Вера поняла, что все кончено. И ее прорвало.
- Ты, сволочь, негодяй! - закричала она, вся подавшись ко мне. - Ты думаешь, тебе все сойдет с рук? Ты не знаешь, что, как только станет известно о моей смерти, пленка с тобой мгновенно разойдется по России, Европе и Америке. Разойдется тысячными тиражами! Ты станешь самой выдающейся порнозвездой нашего столетия!
- Так, значит, Харон с тобой был заодно... - почернел я. И чихнул.
- Да! Он издевался над тобой по моему заказу! И в пещере, и там, на чердаке. Я заплатила за это десять тысяч долларов!
- Ну и как? Кайф-то словила? - попытался я шутить.
- Да! Особенно на чердаке! Так хорошо мне никогда не было! Ты даже представить не можешь, как мне было хорошо! Я кончала раз за разом, и каждый следующий оргазм был многократно слаще предыдущего!