– А, пироги горячие, с пылу с жару! – зарядил свою песню Илья, и что странно, народ потянулся, покупая пирожки.
– А кваса нет? – спросил покупатель, поправляя серый картуз.
– Вот, и квасник рядом, – показал Жилёв покупателю.
И точно, только квасом торговал сам Кузьма Иванович. Небольшая бочка на тележке. С чистейшим белым фартуком. Начальника филёров было не узнать.
– Ну чего, Илья? Этих троих увидел?
– Да, – прошептал младший филёр.
– Сейчас их ты поведёшь. Живут тоже, неподалеку, комнату снимают в доме, не так далеко отсюда. Всё продашь, пироги свои, и бегом туда. Не ошибёшься, дом напротив путей Казанской железной дороги. Возьмёшь ящик точильщика, понял? Смотри, что бы не узнали.
– Кузьма Иванович. Дело то куда как выгодное, – быстро зашептал пирожник, – надо бы здесь ларёк поставить. Пироги да квас! Сколько денег заработали!
– Иди давай, – устало зашептал старший филёр.
И Кузьма Иванович, наливая кружку с квасом, заметил почтальона при всей форме, наклонившегося к Игнатию Людаковскому. Было видно, что студент рад почтарю. Да и Дзембовский то же. Все трое о чём то горячо поговорили, но, когда Самвел и Георгий вернулись, то почтальон ретировался, будто голубь увидевший ворону.
Старший филёр немедленно дал знак, напялив на голову белый картуз, вместо серого. Тут же к нему, за квасом подбежал Еремей, протягивая полкопейки
– Дай попить , дядя, мочи нет! – даже с выражением зарядил Тулупов.
– Бери кружку и бегом за почтарём. Не упусти только!
Еремею не надо было повторять дважды, и он проворно юркнул в толпу, как рыба в озёрную воду. И не видать, кто такой, и откуа взялся.
Илья ушёл, и Еремей то же. Остался Кузьма. Но и тут не заскучал пожилой уже человек. Все же под пятьдесят годков! К нему подошли двое, судя по одежде- торговцы съестным. Такие, вёрткие, в малиновых рубахах, смазных сапогах, картузы на затылках висят, непонятно, как не падают.
– Слышь, дядя. Уходи с нашего места. А то раз, и заболеешь, – начал один, видно, самый прыткий.
– Точно. А то ведь и помереть можно, – заржал в голос другой.
– Ты бы паря, шёл бы пока цел, – неприятно улыбнулся Кузьмич.
– Как это принято, у людей воспитанных, пойдём, поговорим? – предложил филёру новый знакомый.
Тот лишь кивнул, и поправил поясок на рубахе. Разговор много времени не занял, и Кузьма Иванович вернулся один, заботливо поглядел на сбитые на кулаках костяшки. И опять затянул:
– Квасу, кому квасу…
Это он, с Остоженки почтальон!
Еремей не зря был умелым топтуном. Имел человек склонность к данному искусству. Вот один, к примеру, музыку пишет, или там пьесы, как Максим Горький.
Тулупов как-то ходил, по дарёным Сергеем Петровичем билетам. Они с его дамой не смогли в театр идти, заняты были, а его благородие ему билеты подарил. Хороший человек их начальник. Да и то, морской офицер, а не какая штатская штафирка. Боевым орденом награждён. Правда, барышня его из татар, как говорят, но все ведь Анной зовут, так что и это непонятно. Ну и порошки глотает без конца, говорят, голова после ранения болит каждодневно.
Еремей с Машкой, со своей сестрой и сходил. Она так рада была! Да и места в партере достались, а не галёрке. Рядом господа важные да разряженные сидели. Ну и Тулупов, небось, не босяк какой, приоделся. Лучший костюм одел, пошитый аж в самой Варшаве. А пьеса «На Дне» называлась, была про бродяг. Нет, Еремей встречал по своей службе и таких босяков, образованных , но сказать честно, редко. Больше подобная публика спирт, а даже не водку, хлещет, и к любым книжкам совершенно равнодушна.
Поэтому любил и умел Тулупов за людьми наблюдать. Нравилась ему его работа. Это как другие карты чувствуют, что вот такая масть пойдёт или такая карта выйдет. А Еремей так других людей чувствовал. Как кто ответит на любое слово или там, боится чего сейчас, или как должен в ответ поступить.
И заметил, что сильно господин почтальон чего-то боится. А уж от обывателей, одетых в студенческий мундир, так и очень. Правда, не всех, а отчего-то брюнетов не переносил. Шёл ему навстречу чернявый такой, в студенческой тужурке, а почтальон фуражку на глаза натнул, воротник поднял, да на другую сторону улицы сиганул, еле Еремей его догнал. На трамвайной остановке смог брякнуть прямо за ним, и трясся на деревянной лавке за две копейки до Хамовников.