– Ишь ты, где каких слов набрался? – Девяткин аж привстал от удивления, – неужто на своих курсах?
– Вот, вы, Андрей Сергеевич, напрасно не верите в дедуктивный метод великого Шерлока Холмса, а я очень ему доверяю! Люди зря писать такое не станут!
Ответом был громкий хохот остальных пассажиров, улыбнулся даже хмурый Минаков.
– Вот, Сергей Петрович, с кого пример надо брать, – вещал Девяткин.
– С Холмса что -ли? – отвечал Стабров, пуская в небо дым своей сигары.
– Так нет же! С Еремея нашего. Вполне ведь европейски мыслящая личность. Верит печатным органам, сиречь газетам, журналам и книгам. Понимает пользу образования. Начальству доверяет.
– Так, Андрей Сергеевич, ведь большинство обывателей таковы? – ответил Стабров.
– Вовсе нет. Русские люди вообще никому не верят, а уж особенно газетам и начальству, Вернее, твердо уверены, что их опять хотят обмануть и обобрать. Вот в это русские люди верят свято.
Сергей Петрович замолчал, обдумывая слова полицейского надзирателя. Слова ему совсем не нравились, но со смыслом сказанного согласен был абсолютно. Чёрт его знает почему, но происходит всякий раз именно так в России, а не по -другому.
Но вот, Еремей остановил экипаж, не доезжая квартала до дома на Остоженке. В квартире зубного техника Рейманна Адольфа Юрьевича свет не горел, городовой Муромцев знал дело хорошо. Городовой показывал, что нет дома никого, лезьте обворовывать квартиру, господа хорошие!
– Кажется, пока всё тихо, – прошептал Девяткин.
– По чёрному ходу пойдём, – приказал Стабров.
Чёрный ход богатого дома в Москве- это словно изнанка жизни общества. В парадной сени отделаны плиткой или мрамором. Здесь же жёлтая масляная краска покрывает стены, пол бетонный, крашеный суриком. Там горят красивые лампы в изящных плафонах, на стенах зеркала, здесь- сиротливо болтаются лампочки на злектрических проводах. Впереди шёл Минаков, с браунингом в руке, проверяя, нет ли кого. Испортить дело не хотел никто. Не должно было быть никаких случайностей. И только потом, по знаку Александра Владимировича, за ним шли остальные. Но вот, они оказались перед чёрной дверью, и Стабров крутанул замок. Три раза подряд, по уговорённому, и городовой открыл, посмотрев в щёлочку.
– Да мы это, – прошептал Девяткин.
– Сейчас.
Городовой звякнул цепочкой, осторожно отворив дверь. Полицейские тихо вошли, стараясь не греметь. Все были внутри, в квартире было темно, кругом всё казалось серым и чёрным, только завываний призраков не хватало.
– Иван Петрович, вот и мы.
– Здравия желаю, Сергей Петрович.
– Мы вам и поесть привезли. Минаков, пироги кладите на стол. Никто в квартиру не звонил, лестницы к стене дома не приставлял?
– Всё тихо. Как обычно. Молочница, точильщик. Больше никого.
– Ну тогда перекусим, да будем ждать.
Поели, понятно, с аппетитом. Чай заменяла фляжка, наполненная квасом. И, сидели, спрятавшись так, что бы из не заметили из окон.
Сергей Петрович смотрел на циферблат часов. Стрелки, словно сговорившись, отмеряли время очень и очень медленно. Но было уже три часа, и пока не было слышно ни звука, ни одна тень не мелькала перед окнами.
Стабров так и сидел и слышал. Время провождение напоминало привычную корабельную вахту, и он пока не уставал. Остальные дремали, или просто спали как нигде не унывающий Девяткин. Поднимать себе на смену никого полицейский начальник не собирался, и дождался утренних криков молочницы Зои:
– Молоко, свежее молоко!
Время было уже семь тридцать утра. Группа просыпалась, протирали глаза, Девяткин побежал умываться. Минаков с трудом открыл глаза и произнёс:
– Неужто ничего? – и как то странно посмотрел на начальника.
Тот впрочем был невозмутим, поправил ворот рубашки и изрёк:
– Видно, другая версия в расследовании… Всем отдыхать, а к пятнадцати часам жду вас в своём кабинете! Иван Петрович! Дождитесь прислугу, и сдайте ключи от квартиры под роспись.
– Всё сделаю!
Обратно всех вёз такой же сонный, как и все остальные, Еремей Гвоздёв. Бодрыми были только два вороных конька, до этого наевшиеся овса до отвала.
Марк Твен вам в помощь
Сергей Петрович отпил глоток чаю, и воззрился на свой брегет. Время было ещё без пяти минут три часа пополудни. Он встал, и на аспидной доске мелом записал дату начала ограблений и места, где всё происходило. Буквально три улицы – Остоженка,
Всё это было обведено мелом неким подобием круга. Получилось определённое, не очень большое пространство. Даты, правда , выстраивались весьма хаотично. Но, происшествия были не слишком далеко друг от друга. Но вот, дверь скрипнула, и зашли оба его подчиненных, и, сияющий как тульский самовар, Кузьма Иванович.