Когда с приходом восьмидесятых начались повсеместные стачки и забастовки за восьмичасовой рабочий день, права трудящихся и бла-бла-бла, я была жутко возмущена. Просто удивляюсь наглости людей, желающих вкалывать меньше, но при этом получать больше. Со своими я тогда разобралась быстро. Пригрозила, что со мной этот номер не пройдет. Я предоставила выбор: либо меньшее рабочее время и меньшие деньги, либо все остается по-прежнему. Конечно, они выбрали второе. А нескольких противников я выгнала с позором и заменила на более трудолюбивых. Что-что, а свои денежки выбрасывать на ветер я не горела никаким желанием. Дальнейшие события в Чикаго возбудили во мне невероятное негодование. Но итогами на Хэймаркет и последующими действиями с разжигателями беспокойств я оказалась удовлетворена вполне. Несмотря на то, что и кто там потом признал...
Я расширяла свой бизнес и пополняла капиталы. Путешествия, развлечения, танцы и чего еще душе угодно. Конечно, к сожалению, абсолютно всего я себе позволить не могла. И это ввергало меня в жуткую депрессию. Мысли о желанном не отпускали, заставляя хотеть этого еще больше.
На моем пути появлялись мужчины, но каждый из них мне казался охотником за моими деньгами. Белые никогда не стремились иметь со мной серьезных отношений, а все черные, с кем я имела дело, оказывались куда беднее меня. Поэтому я жила одна в своем шикарном особняке, не считая вереницы слуг. Наследников у меня не предвиделось - рожать в одиночку я никогда не хотела. Поэтому, чувствуя приближение смерти на семидесятом году жизни, я продала все, что имела. Заранее подготовила свои похороны, предусмотрев все, кроме даты, конечно. Оплатила гостиницу, в которой доживала свои дни, а оставшиеся деньги зарыла там, где никто бы их не смог отыскать...
Старая черная женщина с седыми волосами и белоснежными, как ее драгоценный жемчуг, зубами закончила свой рассказ. Она удрученно вздохнула и окинула взглядом присутствующих. Встретившись глазами с Джанджи, она читает в них ужас, объяснимый лишь мыслями о том, как давно она здесь находится. Думаю, это пугает каждого из нас. Наверное, даже и ее саму.
- Давайте поблагодарим Джемму за то, что она поделилась с нами своей историей.
- Спасибо, Джемма.
Вопрос о возможности вечного пребывания в нашей «тюрьме» витает в воздухе...
- Теперь настала очередь Ардальона.
Лицо этого мужчины отражает непонимание и вселенскую печаль. Он явно не представляет, за какие такие прегрешения вынужден коротать вечность бок о бок с нами. Поначалу казалось, что ему даже нравится, что есть слушатели, неспособные прервать его повествование. Он искал в окружающих сочувствие и понимание. Но, видимо, перерывы между «собраниями» наложили определенную тень на его представление о происходящем...
В холодных долгих зимах нет ничего прекрасного, вопреки всем стихотворным творениям, описывающим белые равнины и валящий снег. В таких нечеловеческих условиях мне довелось провести двадцать лет своей жизни. И они, возможно, могли бы быть отличными, если бы не развод родителей и проблемы с девушками. Мать растила меня одна. Она работала, как лошадь. Наверное, в этом и видела смысл жизни. Я же мечтал вырваться с севера и рвануть в столицу, чтобы покорить ее своим талантом барабанщика.
Лет в четырнадцать я решил, что проживу жизнь зря, если не стану как Ринго Старр или Роджер Тейлор. Полгода усердных выпрашиваний барабанной установки возымели результат, и я стал терроризировать соседей, пока мама пропадала на работе, выбиваясь из сил.
Так вот, в пятнадцать я самостоятельно научился играть на ударных. Благодаря этому надеялся быть замеченным главным образом молодыми особами. С ними у меня, надо признаться, дела обстояли не очень... я безумно стеснялся своего непривлекательного тела. Пока сверстники пропадали в подвалах, качая мускулатуру, я был вынужден корпеть над уроками. А они мне были совершенно неинтересны. Так что все старания сводились к нулю, и мой дневник по-прежнему был испещрен двойками и тройбанами.
Наконец-то закончив школу, в институт поступать я не собирался, а стал искать способы выбраться в Москву. Мама говорила: «Даня, Даня! Куда же ты поедешь один? Где ты будешь жить и на что?» Но меня мало волновали ее присказки, и я решился на переезд. Собрал вещи, сел на поезд и укатил вперед к своей мечте.