Папа вернулся рано утром, выжатый как лимон, но выглядел он довольным. В магазине все было готово — за исключением звукового сопровождения. Судя по всему, проблему разъяренного архитектора и дополнительной оплаты удалось утрясти. Родители об этом не говорили. Папа лег поспать на два часа, чтобы отдохнуть перед заключительным актом. Мама никак не могла решить, что надеть, и поинтересовалась моим мнением. Я не знал, что посоветовать — шикарный наряд, не слишком подходящий для торгового мероприятия, или скромную одежду, не соответствующую уровню мероприятия, призванного сыграть решающую роль в будущем семьи. Я размышлял над этой дилеммой, а мама вдруг спросила:
— А ты в чем пойдешь?
— Да так и пойду.
— В джинсах? Что за нелепая идея!
Мама проинспектировала мой гардероб. У меня было три пары серых брюк, доходивших до щиколоток, и тергалевый костюм, поношенный, залатанный на коленях и слишком узкий.
— В чем ты ходишь в лицей?
— В брюках. Джинсы запрещены.
— Само собой разумеется… Это моя вина. Я уделяю тебе недостаточно внимания.
Мы немедленно отправились в магазин на бульваре Сен-Мишель, где мной занялся сам хозяин. Мама воспользовалась моментом и пригласила его на открытие вместе с женой.
— Моему сыну нужна новая одежда. Проблема в том, что он все еще растет.
— Возьмите брюки из эластана, эта ткань — новое слово в брючном деле.
Так я стал обладателем трех пар брюк, которые должны были «взрослеть» вместе со мной.
— Вы решили проблему с архитектором? — спросил я у мамы, пока мы ждали подгонки.
— А как ты узнал о проблемах?
— Я заходил в магазин вчера вечером.
— Мы пришли к соглашению, которое меня устроило.
— Разве вы не обговорили все условия заранее?
— Он решил воспользоваться доверчивостью твоего отца и сорвать куш на доделках. Но мы ему не позволили.
— Я бы никогда не подумал, что…
— Когда-нибудь ты поймешь, как делаются дела, Мишель.
Я кивнул.
— Скажи-ка, ты знаешь, где твой брат? Мы совсем его не видим. Он превратился в невидимку.
— Франк передо мной не отчитывается.
— Возможно, он с этой… девушкой.
— Ей он тоже ничего не говорит.
— Он у нее?
— Не думаю.
— Тогда это несерьезно. Он мог завести другую подружку.
Я напрягся. Мама никогда ничего не говорила просто так — в отличие от папы и большинства окружающих. Энцо как-то раз заметил, что у нее всегда есть задняя мысль в разговоре с людьми. Ей это не понравилось. Неприятное впечатление усугубляла улыбка, никогда не сходившая с маминых губ. Она продолжила допрос. Знаком ли я с этой девушкой, какая она, чем занимается. У меня не было ни малейшего желания обсуждать Сесиль с мамой. Она бы все равно не поняла, даже если бы я нашел нужные слова. Мама и Сесиль находились на расстоянии многих световых лет друг от друга. Франк мог сыграть единственную роль — стать причиной противостояния. Я прикинулся дурачком. Мама не отступалась. Она многое знала — или делала вид, что знает. Была в курсе, что брат девушки Франка — лейтенант и служит в Алжире, что я в тот достопамятный вечер побега из квартиры был на его прощальной вечеринке, что брат и сестра живут одни после гибели родителей в автокатастрофе. Думаю, Франк кое-что ей рассказал. Я сделал большие глаза, изобразил святую невинность и пожал плечами. Наступила тишина. Мама несколько раз бросала нетерпеливый взгляд на часы — она боялась опоздать к парикмахеру.
16
Желая задобрить судьбу, папа выбрал для открытия двадцать второе ноября — годовщину их с мамой свадьбы. Она даже слышать об этом не хотела — для нее эта дата была навечно связана с трагедией — гибелью любимого брата Даниэля. Папа настаивал, и мама сделала вид, что готова уступить. Обольщаться ему не следовало, мама предвидела, что благодаря доделкам убьет двух зайцев: открытие не только отодвинется на несколько недель, но и освободит ее от докучливой опеки Филиппа.