Во второй раз Кеноби почувствовал, как рвется на части его сердце, спустя двенадцать лет.
Они стояли в Зале Совета: Оби-Ван, его мастер и маленький мальчик с пустынной планеты, и магистры смотрели квадратными от изумления и шока глазами, а в Силе разливались непонимание, сочувствие и отвращение.
– Я возьму Энакина, как своего падавана, – голос Джинна был самодовольным и твердым. Джедай абсолютно уверился в собственной правоте, в том, что это Воля Силы, и никакие увещевания Совета, что это не так, не могли поколебать его мнение.
– У тебя уже есть падаван, – остро взглянул Мейс, но Джинн лишь небрежно отмахнулся.
– Оби-Ван готов к своим испытаниям, – бросил мужчина, и Кеноби не оставалось ничего, как согласиться с утверждением мастера, пытаясь хоть как-то сохранить лицо. Он смотрел на Джинна, сжимающего ладонями хрупкие плечи Энакина, готового защищать встреченного лишь пару дней назад мальчишку, с радостью вручающего Скайуокеру то, за что самому Кеноби пришлось буквально биться насмерть. То, за что он заплатил кровью и плотью…
Ученичество.
И чувствовал себя преданным.
В Силе разорвались еще одни Узы, но поглощенный очередным спором с Советом Квай-Гон этого так и не заметил. Лишь Йода на миг принял озабоченный вид, но тут перепалка разгорелась с новой силой, и Кеноби опустил глаза, пряча полыхнувшие серебром радужки.
В груди ядовитыми змеями шипели гнев и ревность.
Парень так и не смог выпустить обуревающие его эмоции в Силу, вместо этого он спустил их, как собак с цепи, на крайне вовремя подвернувшегося под руку ситха и одержал сокрушительную победу.
И пусть сердце болело при виде умирающего мастера, пусть настырный Джинн практически силой вырвал обещание обучать Скайуокера – Кеноби чувствовал себя более свободным, чем он был.
Он выполнил свое обещание, став мастером Энакина, но порванные Узы это не восстановило, а новых не появилось.
В третий раз все произошло буднично.
На этот раз, видимо, для разнообразия, Оби-Ван не был свидетелем происходящего. Он висел на стене, распятый, прикованный цепями, невменяемый от боли.
Вентресс, похотливо постанывая, лупила его боевым бичом – с оттяжкой, размеренно, и еле живой джедай поначалу даже не обратил внимания на скользнувшую по сознанию странную мысль.
Маска – ситхское устройство для пыток – надежно блокировала Силу и все чувства, кроме слуха, так как Вентресс хотела, чтобы джедай слышал все, что она говорит. Оби-Вану было не до этого.
Боль перешла все границы, мужчина медленно, но верно впадал в шок, который грозился закончиться его смертью. Изувеченное тело отказывалось повиноваться, и воткнутый в ногу кинжал стал последней каплей, погрузив Кеноби в блаженное забытье.
Он пребывал в беспамятстве, не понимая, что только что разорвались последние Узы, тянущиеся к Ордену, не зная, что только что от него отказались в третий раз.
– Что? – слабо прошептал Энакин, моргая. – Нет. Нет! Он жив! Мой мастер жив! Я знаю!
Мейс кисло взглянул на истерящего парня, в темных глазах на миг промелькнуло сочувствие.
– Скайуокер, – тяжело вздохнул корун. – Оби-Ван мертв. Мы не чувствуем его в Силе. У тебя есть два дня отпуска, а потом тебе назначат нового мастера. Ки-Ади-Мунди.
Цереанец вежливо склонил голову, печально поджав губы.
Скайуокер коряво поклонился и вышел, пошатываясь. Йода покачал головой, вспоминая опухшее лицо падавана с красными от усталости и слез глазами.
– Оправится он. Время лечит.
Кеноби понадобилось полтора месяца, чтобы нащупать лазейку. Полтора месяца адской боли от пыток, отчаяния и надежды. Момент, когда его подхватили руки не перестававшего все это время искать Энакина, стал одним из счастливейших в его жизни.
Оби-Ван провалился в темноту, наполненную изменениями.
Руки матери – узкие, холодные, с длинными ногтями, больше напоминающими когти. Белоснежная кожа, водопад черных волос, глаза как безлунное небо.
Она улыбается ярко-алыми губами, поднимая его вверх.
– Здравствуй, сын мой… – мурлычет женщина, словно снежная кошка Калибурхи, наклоняя голову, и острые кончики ушей проглядывают сквозь волосы, словно скалы в бурном потоке. – Добро пожаловать.
Ее молоко – амброзия богов и хмельной мед. Он жадно пьет, пытаясь схватить мать непослушными пальцами. Женщина ласково гладит его по голове. Улыбка – словно лезвие ножа: холодная и безжалостная.
– Прощай, сын мой, – она пеленает его, сонного, сытого, и несет куда-то. – Впервые за века открыты врата в Смертные миры. Тебе повезло. Ты выживешь и станешь сильным. А если нет…