Ничтожество? У ничтожества не могло быть таких зеленых глаз с поволокой. Время от времени с этого непроницаемого взгляда слетала пелена, и можно было увидеть в них что-то особенное. Печаль?
— Это не совсем так. Он довольно странный, не похожий на других.
— Может, он из Нью-Йорка? Тогда это многое объясняет.
— Нет, похоже, южанин.
Мики с силой надавила на пакетик с кетчупом.
— Лучше бы ему было родиться в Нью-Йорке, это усугубило бы твои аллергические реакции.
Джессика незамедлительно чихнула в ответ.
— Спасибо тебе. А как бы ты поступила на моем месте? Поставила бы на карту карьеру? Променяла бы репутацию на кота в мешке?
Смех Мики прозвучал по-дьявольски зловеще.
— Плотским желаниям вообще противостоять трудно. Хочешь его, так бери.
— Да нет же, мне не нужно лишней нервотрепки и пустых переживаний.
— Ну, конечно. А сейчас ты просто образец отрешенного от действительности спокойного самосозерцания.
Джессика опустила голову на руки.
— До его отъезда сорок семь дней. Мне осталось продержаться всего сорок семь дней.
— А сколько дней прошло со дня его появления?
— Четырнадцать. — В носу снова защекотало, словно без особого мнения этой части тела обойтись было нельзя. Раз, два, три… — Ап-чхи…
— Можешь сдаваться и выбрасывать белый флаг прямо сейчас. Видится мне, что не пройдет и недели, как ты будешь наслаждаться совместным времяпрепровождением с мистером Тейлором. В противном случае тебя обнаружат заживо погребенной под кучей разорванных в клочья салфеток.
Джессика уставилась на обрывки мягкой бумаги, которыми был запорошен весь стол. Гормоны, кажется, брали верх.
Адам оставлял свою машину в многоярусном гараже на улице Монро, где находился офис. В длительные командировки он предпочитал выезжать на собственной машине, что не давало чувствовать себя слишком одиноким.
Одиноким… Слова матери до сих пор звучали в его ушах:
«Ты не ощущал бы такого сильного одиночества, если бы жил оседлой жизнью. Все твои нескончаемые командировки только усугубляют это чувство. Когда-нибудь может произойти авиакатастрофа, и что с тобой станет?»
— Я окажусь на небесах, рядом с тобой, мам, произнес он вслух.
«Лесть и подхалимство никогда не имели на меня должного воздействия. Я же тебя воспитала, сынок, я научила тебя всему, чем ты сейчас владеешь».
Рак свел мать в могилу два года назад, а скорбь и печаль от утраты с особой силой начинали сказываться только сейчас. Иногда, когда одиночество подкрадывалось совсем близко и становилось тяжело, он разговаривал с усопшей вслух. Это было похоже на сумасшествие. Что, в принципе, его не настораживало. Он просто никому об этом не рассказывал.
Сейчас он понимал, насколько мать была права.
Раздался звонок мобильного телефона. Адам взглянул на определившийся номер — это была Ванесса Грин.
Он дождался очередного звонка и нажал кнопку вызова.
— Адам Тейлор слушает.
— Адам, это Ванесса. Как жизнь?
— Прекрасно. Рад тебя слышать. Как погода в Лос-Анджелесе?
— Сказочная. Надеюсь, я не очень тебя отвлекаю.
Забыла название книги, которую ты советовал прочесть.
Название? Господи, что он ей наговорил?
— А, да. Послушай, я сейчас в машине, перезвоню тебе позже из дома. Пороюсь на полках и дам не только название, но и все выходные данные.
«Я никогда не учила тебя лгать», — услышал он голос матери.
— Мам, сейчас не лучшее время для нравоучений.
— Кому это ты?
Адам шлепнул ладонью по рулю.
— Прости, сказывается усталость. Позвоню тебе вечером. Договорились?
— Конечно. Спасибо, Адам. Пока. — Раздался щелчок. Ванесса повесила трубку первой.
Нет, она не была лучшим средством против одиночества. Однажды, месяца три тому назад, Адам пригласил ее на свидание. И хотя основным его требованиям к внешности девушка полностью соответствовала, с внутренним содержанием были явные сбои.
Он точно знал, чего или кого именно хотел: юное небесное создание, лелеющее мечты о семье, двоих детях и доме с садиком, четко осознающее концепцию счастливой патриархальной семьи, пустившее корни в раз и навсегда выбранной почве и не склонное к перемене мест.
Он так долго мотался по стране, что мысль о возвращении домой, о встрече с одной-единственной любимой и любящей тебя женщиной, казалась ему обретением рая на земле.
Поддавшись как-то чувствительности, в свой последний приезд в Алабаму он приобрел двухэтажный, в викторианском стиле дом и даже заново его покрасил.