– Сильви, – Анни слегка потрепала ее за плечо. Всю свою жизнь Сильви ощущала лишь такие прикосновения, нежные и любящие. И, как Пэнгор, Сильви потянулась, выгнула спину и перевернулась на другой бок, а потом протянула руки к Анни. Та обняла ее, надеясь в душе, что дочь всегда будет вот так же надежно защищена, как у нее в объятиях, оставаясь при этом открытой и любящей.
– Привет, мам-пам.
Речь Сильви была слегка неразборчивой, но вполне понятной, если прислушаться. Многие даже не старались делать этого.
– Привет, Сильви.
– Доброе утро, Пэнгор.
Кот потянулся и перекатился к Анни. Она погладила его по мягкому брюшку.
– Вам обоим пора вставать. Ты помнишь, какой сегодня день, правда?
– Я еду в школу, – прошептала Сильви. В ее глазах был страх, тот самый страх, который не исчез после всех уговоров и увещеваний Анни. «Попозже мне там понравится», – бессмысленно повторяла Сильви за матерью снова и снова.
– Мам-пам, а Пэнгор тоже может ехать со мной?
– Разумеется.
– Это хорошо.
Сильви сбросила одеяло и встала. Движения ее были неловкими, неуклюжими. И, наверно поэтому, очень доверчивыми.
– Умойся и оденься. Хадсон будет здесь сразу после завтрака.
Сильви улыбнулась. Хадсон ей нравился, и он хорошо относился к Сильви. Анни наблюдала, как дочь пытается справиться со своей розовой пижамой. Слезы навернулись на глаза Анни, она круто развернулась и пошла на кухню.
Интернат находился недалеко, около ста семнадцати миль на север, в тихом уголке штата Нью-Йорк. Анни вздохнула, взглянув на упакованный чемодан и коробки в прихожей. Она вспомнила свой отъезд в частный пансион мисс Портер, тогда она была еще моложе Сильви. Анни припомнила, что была очень огорчена и расстроена, так же, как сейчас ее дочь. Но в отличие от Сильви мать Анни не провожала ее. Она просто сбежала. Сбежала, не сказав «прощай» ни Анни, ни ее отцу. И тот, оказавшись брошенным, отослал свою единственную дочь в пансион.
Казалось, Анни всю свою жизнь боролась с одиночеством. Интересно, замечали ли это другие? Возможно, они точно так же бежали от одиночества, как она. Анни очень страдала от этого, решив, что никогда не позволит своим детям пережить это чувство, если все будет зависеть от нее.
Да, «Сильван Глейдс» был для Сильви своеобразной гарантией от одиночества. Несмотря на то что говорил Аарон, название «Сильван Глейдс» означало то место, где Сильви будет хорошо вместе с другими детьми. У нее будут занятия, друзья, наконец, та необходимая каждодневная помощь, в которой она так нуждается. И Сильви ничем не будет отличаться от других. Будет как все.
Анни планировала, что Сильви будет долго находиться в интернате, и это стоило очень больших денег. Она добавила кругленькую сумму к той, что отложил Аарон. Этого было достаточно. Все, что теперь требовалось от Анни, – отпустить от себя Сильви. Не обрекать ее на одиночество, а мужественно ждать своего собственного.
И вот оно здесь, рядом.
Анни взяла коробку для Пэнгора и заставила кота проглотить таблетку снотворного, закатанную в сырный шарик. Без этого животное кричало бы всю дорогу. Да и самой Анни было бы неплохо принять одну таблетку.
Ровно в восемь позвонил Хадсон. Сильви, одетая в белую льняную блузку и красивый синий джемпер от Сакса, пританцовывала на месте от возбуждения. «Мы едем в школу, в школу, в школу», – напевала она, и Анни пыталась улыбнуться.
– В интернат, – напомнила Анни.
– В интернат, – кивнула Сильви. – Как Крис и Алекс. – Потом схватила Анни за руку: – Поехали, поехали!
Сильви была слишком взволнована, чтобы заснуть в машине, и они играли в «Я вожу» и индейцев, потом Сильви съела булочку с маслом и полбанана. Сначала поездка казалась Анни бесконечной, но закончилась как-то неожиданно.
– Это твоя новая школа? – спросил Хадсон, когда они подъехали к элегантному отреставрированному старинному особняку. Он даже присвистнул от восхищения: – Да, славное местечко!
Сильви, подпрыгивая на заднем сиденье, захихикала.
– Славное местечко! – эхом отозвалась она. Глаза ее были широко раскрыты от возбуждения. Анни очень нравились глаза дочери. Для посторонних они лишь отражали умственную отсталость Сильви, но для Анни слегка раскосые, восточного типа глаза дочери были загадочными, а их взгляд до боли родным. Кошачьи глаза. Сейчас они были испуганные. Как-то раз Анни очень удивилась, когда Сильви, указав на рисунок в книге о Японии (там была изображена гейша), сказала: «А глаза у нее точь-в-точь как у меня, мам».
Когда они приблизились к главному корпусу, открылась большая парадная дверь, и из нее вышла доктор Геншер. Солидная, благоразумная, доброжелательная женщина. Хадсон открыл дверцу машины для Анни и Сильви и начал вынимать багаж, пока они здоровались с доктором.
– Здравствуй, Сильви. Очень рада снова тебя видеть. – Хотя доктор Геншер была крупной женщиной, она не производила отталкивающего впечатления. Но Сильви невольно отпрянула.
– Здравствуйте, миссис Парадиз. Анни пожала ей руку.
– Поздоровайся, Сильви, – ласково сказала Анни, и Сильви пробормотала приветствие. Потом подняла голову.
– У меня есть кот. У него глаза как мои.
Анни в недоумении взглянула на дочь. Сильви никогда раньше не сравнивала Пэнгора с собой. Еще раз Анни была поражена тем, что Сильви словно читает ее мысли.
Доктор Геншер улыбнулась:
– Насколько я понимаю, твой кот собирается остаться здесь, вместе с тобой.
Сильви кивнула.
Подошел Хадсон. Он уже аккуратно выставил возле машины чемодан и коробки Сильви.
– Все готово. Куда отнести?
– Я думаю, пусть пока останутся здесь. Доктор Геншер взглянула на Сильви.
– Хочешь посмотреть на свою новую школу?
– Да, хочу.
Они прошли по главному корпусу, зашли в столовую, в жилые корпуса, где у Сильви будет своя комната. Все дети, которых видела Анни, казались заботливо ухоженными, все были чем-то заняты. Прошло больше часа, прежде чем они вернулись к главному зданию.
– Ты готова попрощаться с мамой?
– Да, – кивнула Сильви, – пока, мам-пам, – сказала она слегка небрежно.
– А теперь, я думаю, вам пора ехать, миссис Парадиз. Могу я позвонить вам вечером?
Анни была озадачена.
– Уже? Сейчас? – спросила она, но сразу поняла, что так будет легче для Сильви. – Да-да, конечно. До свидания, дорогая, – сказала Анни, обращаясь к дочери, – очень скоро мы с тобой снова увидимся и поболтаем.
Сильви продолжала улыбаться.
– Не уезжай, мам-пам, не уезжай! – проговорила она, внешне оставаясь спокойной.
– Я должна ехать, малышка. Такое правило в интернатах, помнишь?
Улыбка исчезла с лица Сильви, лицо исказилось, губы обиженно искривились.
– Не уезжай! – повторила она, и ее голос зазвенел на высокой ноте.
– Но ведь ты в новой школе, теперь это твой дом. Вот и Пэнгор с тобой, и доктор Геншер. Все так, как мы и договаривались.
Сильви выдернула руку из руки доктора.
– Нет, нет, – вскрикнула она и побежала к Анни. Потом обвила ее шею, прокричала «нет!» еще раз и спряталась под рукой матери.
– Вам лучше сесть в машину, – спокойно сказала доктор Геншер, снова беря Сильви за руку. Сильви закричала. Доктор осторожно, но уверенно повела ее прочь. Анни не могла сдвинуться с места, затем медленно направилась к машине. Сильви пыталась вырваться из рук чужой женщины.
– Мамочка, нет, нет, мамочка, нет! – Сильви заплакала. Анни изо всех сил старалась сдержать слезы спрятать от Сильви свою боль. Хадсон открыл для нее дверь машины, и Анни села в салон.
– Не уезжай, не уезжай, не уезжай!
Истерический визг, красное, залитое слезами лицо. Сильви упала на колени.
– Ну, пожалуйста, мамочка, не уезжай!
Хадсон обошел машину, сел за руль и завел мотор. На ступенях лестницы появились две воспитательницы и подошли к доктору Геншер, которая склонилась над Сильви, крепко держа ее за плечи. Руки девочки умоляюще тянулись к Анни.
– Уже пора? – тихо спросил Хадсон.
– Да.
У Анни перехватило дыхание. Они поехали вниз по кленовой аллее. И, пока они не достигли ворот, Анни слышала, как кричала Сильви.