Дочь Синтии, Карла, ее единственный ребенок, появилась поздно. Сейчас ей было бы столько же лет, сколько Сильви, подумала Анни. Карла была прекрасной, здоровой девочкой, Анни было больно видеть, что Карла растет и развивается быстрее, чем Сильви. В один из мартовских дней Карлу сбила машина, когда она выходила из школьного автобуса. Анни чувствовала себя вдвойне виноватой за свою тайную зависть. Целую неделю она дежурила в больнице в Вайт Плейнз около ребенка, находившегося в коме, – мозг девочки был непоправимо поврежден. В конце концов большинство друзей Синтии перестали ходить, но Анни не сдавалась: она знала, что не приносит никакой пользы, но мысль оставить Синтию одну казалась ей непереносимой.
Однажды утром, в конце мая, Синтия вошла в залитую солнцем комнату. Лицо ее было бледнее обычного, глаза запали, вокруг них легли темные тени. Через всю комнату она обратилась к Анни громким, ровным голосом: «Он хочет, чтобы ей отключили респиратор. Джил хочет, чтобы все кончилось».
Анни встала и открыла свои объятия, Синтия подошла к ней и, положив голову на плечо Анни, беззвучно заплакала. Так они стояли долго. Когда, наконец, Синтия перестала плакать, она глубоко вздохнула, посмотрела прямо на Анни и сказала: «Моя мать меня никогда не любила». Анни кивнула в знак согласия. Потом Синтия пожала плечами, достала носовой платок и вытерла глаза.
Аппарат, поддерживавший жизнь в ребенке, отключили днем, и вечером девочка умерла. Вскоре после похорон Гриффины уехали в Европу. Спустя некоторое время они вернулись, продали свой дом, купили другой, более роскошный, в Гринвиче.
В это время двое сыновей Анни поступили в школу, и она вместе с Аароном переехала в Манхэттен. Конечно, они с Синтией иногда встречались, чтобы пообедать в городе или вместе походить по магазинам, но Синтия, казалось, окаменела. Она все меньше и меньше разговаривала, а после развода с Джилом стала еще тише.
Теперь Синтия ушла из жизни. По своей воле. Не было совпадением, что это произошло в конце мая, тогда же, когда умерла Карла.
О Боже! Анни поняла, что это была годовщина смерти Карлы. Ей бы следовало сразу догадаться! Как она могла так отдалиться от подруги? Как она не подумала о ней? Почему же так происходит, что свою сильную боль и отчаяние люди стыдятся открыть даже самым близким друзьям? Она перевернулась в постели и застонала.
Анни было сорок три. В ней было пять футов четыре дюйма росту, средний рост для американской женщины, но весила она только сто девять фунтов, немногим более того, что было в ней 25 лет назад, когда она училась в школе мисс Портер. К своему весу она относилась внимательно, так же, как и ко многим другим вещам в своей жизни: одежде, квартире, загородному коттеджу, карликовым японским деревцам, сочинительству и здоровью. Теперь, по совету своего врача, она позволила горестным ощущениям овладеть ею. О Боже, это было так тяжело. Синтия мертва. Если бы только она позвонила мне. В последнее время мы с ней почти не встречались. А надо было бы…
Слезы покатились у нее из глаз. Она начала всхлипывать, сдавленные звуки вырывались из ее губ. Анни закрыла лицо пледом в надежде заглушить их. Не только боязнь разбудить дочку, спавшую внизу, была причиной этого. Анни самой были неприятны звуки собственных рыданий.
Боль была невыносимой, так ей казалось, когда она плакала. Теперь ей явились образы. Блеск стальной бритвы. Кровь, окрасившая воду в ванне. Это было ужасно. Почему я не позвонила ей? Ах, Синтия, почему ты не позвонила мне? Она лежала на спине и плакала, накрывшись пледом. Слезы бежали по щекам, струились по тонким морщинам у глаз и затекали в уши. Наконец она перестала всхлипывать и медленно села на кровати.
Через всю свою безупречно убранную комнату и высокие окна Анни посмотрела на улицу, где уже занимался рассвет. Она была обессилена, хотя день еще не начался.
– Проклятье, – сказала она, сбросив плед, и встала с постели.
Город только начинал просыпаться. Огоньки все еще мерцали за рекой в Куинс, который был похож на волшебную страну. На самом деле Куинс был мрачным маленьким округом. Анни проезжала через него по пути в аэропорт, поэтому она знала, что издали он производит обманчивое впечатление. Внешность часто бывает обманчивой.
Из окна своей фешенебельной квартиры, находившейся на верхнем этаже небоскреба, Анни увидела несколько человек, бежавших трусцой по мокрой аллее. Всю предыдущую неделю погода была ужасная – сырая и холодная. Она поежилась и отвернулась от окна.
Как пережить самоубийство старого друга? Эти мысли занимали ее, пока она шла в ванную по мягкому ковру. Итак, она будет соблюдать свой обычный распорядок. Она будет занята делами, их сейчас много. Ей нужно будет позвонить Бренде и Элиз, а также всем остальным друзьям Синтии, которых ей только удастся вспомнить.
Кто же были друзья Синтии? Анни призналась себе, что она почти ни с кем из старых гринвичских знакомых давно не виделась. Разве что с Брендой Кушман, которая в гринвичское общество никогда не вписывалась, да еще с Элиз Эллиот Атчинсон, которая, впрочем, имеет дом и в городе. Но все-таки ближе всех для Анни всегда была Синтия. Синтия была настоящим другом в городе, где дружба между людьми зависела от твоего положения и связей, от того, кем был твой супруг, каким было твое состояние, от того, что ты мог дать или, наоборот, получить. Анни хотелось бы… впрочем, теперь это не имело никакого значения. Синтия умерла.
Когда Анни вышла из ванной, завернутая в бежевую махровую простыню, волосы ее закудрявились от влаги, но выглядела она утомленной, лицо припухло от слез, глаза покраснели. При виде своего отражения в зеркале она покачала головой, но не остановилась. Она прошла по длинному коридору, отделявшему большую супружескую спальню от остального дома, мимо закрытой двери спальни Сильви, которая еще спала. Оставалось несколько дней до отъезда девочки. Анни знала, что ей предстоит пережить не только смерть Синтии, но и разлуку с дочерью.
Но сейчас некогда было думать об этом. Нужно делать неотложные дела, и Анни приказала себе пошевеливаться. В великолепной, отделанной кафелем кухне она подошла к встроенному столу в углу у окна. Именно здесь она занималась литературными опытами. Она напечатала всего две книги коротких рассказов, одну как раз перед свадьбой, другую после, по обе задолго до того, как она стала матерью. Аарон и растущая семья положили конец ее писательству. Третья книга, по мнению Аарона, была недостаточно хороша для публикации. Возможно, он был прав. Все же она хранила рукопись.
Она открыла второй ящик стола и нашла большую телефонную книгу. На обложке был портрет Мери Кэссет, портрет матери и ее маленькой дочки. Анни вздохнула. Вдруг ей очень захотелось выпить чашку горячего, крепкого и очень сладкого Кофе. Она давно отказалась и от кофе, и от сахара, но сейчас такая слабость была допустима. И все же нет. Нельзя. Она поставила чайник и села за стол.
Прежде всего, конечно, она позвонит Бренде, своей лучшей подруге, в Нью-Йорк. Бренда была веселая, надежная и порядочная женщина. Правда, иногда она бывала немного жестокой. Все же Анни хотелось позвонить ей, чтобы почувствовать ее поддержку. Она взглянула на свои наручные золотые часики фирмы «Картье Пэнфер», которые никогда не снимала, – Анни побила знать точное время. Было почти без четверти семь. Звонить Бренде в это время было неудобно. Если Анни была жаворонком и вставала рано, то Бренда иногда спала до полудня. У них с Анни была договоренность, что Бренде нельзя звонить до одиннадцати. Но сегодня это правило теряло силу, Анни нажала одну цифру своего кнопочного телефона, которой автоматически вызывался номер Бренды, и услышала знакомый сигнал. Неудивительно, что прошло некоторое время, прежде чем на звонок ответили.
– Какого черта вам нужно? Кто это? – Голос Бренды, всегда хриплый в этот час, сейчас был настоящим рычанием.