Элиз рассказывала Анни, что Силия была дочерью бармена из Цинциннати, и все свои светские замашки приобрела, выйдя замуж за Дональда Рида, адвоката из уважаемой нью-йоркской семьи. Интересно, действительно в Цинциннати все так хорошо разбираются в замысловатых титулах венецианской знати?
Элиз состроила гримасу и закатила глаза. Анни рассмеялась.
Бренде было не до смеха. Она мрачно рассматривала Шелби, сидящую рядом с Морти за главным столом: «Какая она худенькая! А я похожа на надутый мячик». Бренда вздохнула.
Когда они познакомились с Морти, она, конечно, не была такой толстой, но никогда не была и такой худой, как Шелби. Как же людям это удается?
Хотя минуточку. Худыми вокруг были только женщины. Присутствующие мужчины, почти все под сорок, не были так уж стройны. Бренда задумалась над своим открытием. Даже в этом у мужчин преимущество. Пусть они лысы и бесформенны, но у них деньги и власть, и то, как они выглядят, не имеет значения.
Другое дело женщины. Тощие как спички. Взять хотя бы Элиз. Она, наверное, весит не больше, чем во времена своего первого выхода в свет. Но ведь Элиз почти ничего не ест, о сладком и мучном и говорить нечего. Анни тоже постоянно подсчитывает калории и во всем себя ограничивает. Ну и жизнь! Однако приходилось признать, что ни одна из присутствующих дам не проигрывала борьбу с возрастом и лишним весом с таким позорным счетом, как она, Бренда.
Она снова оглядела свои расплывшиеся формы. «Кажется, все бы отдала за возможность войти в примерочную и не чувствовать на себе насмешливые взгляды продавщиц, за возможность выйти из моря и подставить плечи солнцу, а не хватать первое попавшееся полотенце, чтобы скорее спрятаться под ним. Да и за то, чтобы суметь поднять ногу параллельно полу. Но мне это не дано, ну и в чем дело? – попыталась она успокоить себя. – А дело в том, что твой муж бросил толстую жену и женился на худой». Бренду мало волновало мнение окружающих ее людей, но она понимала, что сейчас они сравнивают ее и Шелби, и сравнение это явно не в ее пользу. Ее положение было просто унизительным. Бренда еще больше помрачнела. А когда Бренда была расстроена… «Где этот чертов официант, они что, решили здесь всех уморить с голоду?»
Напротив нее Элиз на секунду прикрыла глаза. Когда все это кончится? Она уже опорожнила полагающуюся каждому бутылку довольно посредственного шампанского. Может быть, стоило потанцевать. Но вряд ли ей удастся расшевелить сенатора, поэтому придется еще выпить.
Элиз знала, что Билл был не слишком разборчив в связях, но Феб Ван Гельдер ему определенно не подходила. Она сидела рядом с Биллом и откровенно скучала. Молодая, хорошенькая, но слишком экстравагантная для него. Какие-то фантастические украшения и это платье, то ли из резины, то ли из пластика. Так это и есть то, что носит сейчас богема? Феб, по-видимому, тяготилась вечером не меньше Элиз.
Элиз услышала, как Билл обратился к Феб:
– Как насчет вальса, если, конечно, ты танцуешь?
– Я танцую, но только с подходящим партнером.
– А кто для тебя подходящий партнер?
– Тот, перед кем я не устою.
Элиз знала, что за соседними столами многие тоже наблюдали за этой сценой. Как в замедленной съемке, Билл вытянул руку, обнял Феб за талию, притянул ее к себе и, крепко прижав, повел на танцевальную площадку.
– Как романтично! – Силия захлебнулась от восторга.
– Очень, – согласился ее муж.
Элиз допила шампанское в бокале. «Если я сейчас не выпью что-нибудь настоящее, я умру», – подумала она. Обед, к счастью, закончился. Оставался только десерт. Теперь можно позволить себе и отлучиться. Ей хотелось бежать подальше от этого места. Элиз извинилась перед сенатором и направилась к дверям.
На лестнице ее окликнула Анни Парадиз:
– Элиз, подожди.
– Я в туалет. – Элиз взяла Анни под руку. – А потом, если не возражаешь, зайдем в бар. Мне нужна передышка от этих кретинов за соседним столом. И от сенатора тоже. Возможно, в сенате он всех потрясает своим красноречием, но за обедом он не сказал ни слова.
Выйдя из дамской комнаты, Элиз и Анни пересекли овальный холл и вошли в бар ресторана. Пройдя вдоль стойки из полированного дерева, отделанной сияющей медью, они заняли места у дальнего ее края. Анни окинула взглядом бар. Изображение на потолке, создающее иллюзию неба над головой, и нарисованные на стенах окна заставили ее, как обычно, подивиться на подобные причуды. На Элиз оборачивались. Годы в роли кинозвезды оставили на ней свой отпечаток, против которого время было бессильно. В ней сочетались одновременно властность и нежность, она обезоруживала. «Элиз все еще очень красива, – подумала Анни. – От нее исходит уверенность, или загадочность, или еще что-то, что окутывает ее как облако».
Элиз заказала двойную порцию водки, Анни выбрала белое вино.
– Ну что же, – сказала Элиз, – может быть, и хорошо, что бедной Синтии здесь нет. Что бы она пережила, узнав, что ее муженек обманул не только ее, но и прессу, и собственную фирму, а потом взял и женился на этой девице. Аарон, по крайней мере, не заявился со своей докторшей. – Элиз ничего не сказала про Билла и Феб. Это было слишком унизительно. – А теперь Джил и Мэри Бирмингем восседают там, как короли на троне. – Элиз покачала головой. – Кстати, с кем собиралась прийти Синтия?
– С Роджером Тренто.
– Кто это? Имя знакомое.
– Тренер по теннису из клуба, – призналась Анни, Элиз поморщилась.
– Да, неудивительно, что она ушла из жизни, – пробормотала Элиз и заказала еще водки. Анни задумалась над ее словами. У самой Анни, если не считать Криса, был всего один кандидат на сегодняшний вечер: Морис Дингман, друг Джерри Лоэста, толстый, скучный, на двадцать лет ее старше. Что бы она делала, если бы у нее не было Криса?
– Я вернусь в зал. – Она поцеловала Элиз и встала, но тут же застыла на месте, схватившись рукой за стойку.
На одном из диванчиков, расставленных вдоль стены, сидели Аарон и Лесли Розен. На нем был смокинг, белый шелковый шарф с бахромой небрежно обернут вокруг шеи. Его темные волосы блестели, глаза сияли, улыбка была просто ослепительной. Анни всего на секунду задержалась на них взглядом, а затем быстро отвернулась, как учил ее отец: старайся не смотреть на то, что тебе неприятно. Она прошла через овальный холл и стала подниматься по лестнице, крепко держась за перила.
«Возьми себя в руки, – уговаривала она себя. – У него своя жизнь. Прекрати это. Рано или поздно ты должна была увидеть их вместе. Лучше раньше, чем позже. Веди себя как ни в чем не бывало», – приказала она себе, подходя к столу.
Дуарто все еще говорил.
– Мы все здесь служим золотому тельцу. Мы прославляем не Джила Гриффина, а то, что у него в карманах.
– Что у него в карманах? – рассеянно спросил Крис.
– Деньги, dinero.[2] И все это ради денег. Здесь никому дела нет до больных СПИДом, до голодных и бездомных. Только не этим людям. И не в этом городе. Все эти сборища замешаны на деньгах. Кто сколько получил, кто сколько потратил. – Он заплакал. – Всем наплевать, что Ричард умер. Его никто даже не навещал. – Он повернулся к Бренде. – Никто, кроме тебя, дорогуша. Я этого не забуду. – Дуарто поднял руку Бренды и поцеловал. – Она каждый день приходила к нему, приносила фрукты, мясо, все. – Он вытер глаза и опять посмотрел на Бренду. – Готовишь ты плохо, – заявил он.
– Зато много, – она погладила Дуарто по руке.
– Просим всех занять свои места.
Наступило время официальной части. На подиуме Роберт Хазенфус взял микрофон. Роберт Хазенфус был членом совета нескольких больниц, полдюжины клиник в городе носило его имя. Границы его филантропической деятельности простирались очень далеко: ходили упорные слухи, что одна из комнат в его огромных апартаментах была оборудована под гинекологический кабинет. Несколько людей готовы были поклясться под присягой, что каждую неделю туда приходили две проститутки, одна из них одевалась медсестрой и ассистировала, пока он осматривал другую. Анни считала, что эта история мало похожа на правду, но были люди, которые уверяли, что в ней даже ничего не преувеличено.