— Так это ты все составил? Какой же ты молодец! — от восторга я чуть не бросилась ему на шею. — А что было раньше?
— А ничего не было, — он слегка смутился, но я видела, что доволен. — Вообще ничего. У других и сейчас нет, только у нас. До меня в карантине работал с нашими один пожилой мужчина, потом ушел на пенсию. И еще один преподаватель в центре, он и сейчас там. Все было устно. Печатные буквы запоминали по плакатам, письменные срисовывали с доски.
— И так сто лет! — ужаснулась я. — Тогда понимаю, почему сорок процентов не могут сдать экзамен. Это же очень сложно — так учить язык.
— Есть еще несколько местных учителей, но они ведут только разговорные занятия.
— Почему нельзя было издать учебники раньше? — не отставала я. — Разве государство в этом не заинтересовано — чтобы мы научились и работали?
— Вопрос риторический, — Джейк приложил указательный палец к губам и тут же его убрал. — Так что пока придется обойтись без словарей.
Ясно. Значит, я не ошиблась, в комнатах микрофоны, а может, и камеры. Только какой в этом смысл? И что за секреты такие? Боятся, как бы попаданцы не организовали тайные общества и не устроили революцию? Ладно, поговорим об этом потом, когда выйдем отсюда.
— Не переживай! — он погладил меня по плечу. — Ты и так просто молодец. Мы с Дейрой и с доктором Стирром говорили вчера о тебе, они оба здесь давно, но ни разу не видели, чтобы кто-то вот так с ходу бросался учиться. Вместо того чтобы…
— Страдать и рыдать? — я упала на кровать и уткнулась носом в подушку. — Джейк, ты правда думаешь, что я такая железная баба? Что мне все нипочем? Да я прячусь в это от страха и от боли. От мыслей о том, что никогда не вернусь домой, не встречусь с близкими людьми, больше не увижу ничего из того, что любила. Мне п…ц как хреново.
Последнюю фразу я сказала по-русски, но он, надо думать, понял. Сел рядом, погладил по голове.
— Я понимаю, Вера. Но ты хотя бы нашла способ, как не дать тоске взять над тобой верх. Если б не карантин, было бы проще. Сразу окунуться в новую жизнь, приспосабливаться к ней, как-то выживать — тут некогда лить слезы. А так четыре стены и ты наедине со своими мыслями. Хочешь честно? Я думал о том, как покончить с собой. И даже попытался, но…
Ясно, тебе не позволили этого сделать. Теперь понятно, зачем наблюдение.
— Похоже, ты так и не смирился, Джейк. Работа, работа и снова работа? Лишь бы ни о чем не думать?
— Да, наверно… — помрачнел он.
С моей стороны это было жестоко — выплескивать свое отчаяние после его признания, да еще таким тоном. Я прикусила язык, но слишком поздно.
— Зайду вечером, Вера.
Дотронувшись до моей руки, он вышел.
Что называется, почувствуй себя свиньей.
Уж если мне, у которой никого, кроме нескольких не слишком близких подруг, хотелось выть волком, то каково же было ему? Я знала, что у Джейка осталась дома любимая девушка, на которой он собирался жениться. О семье и друзьях мы не говорили, но наверняка он скучал и по ним.
Точно так же, как сейчас пряталась в учебу, раньше я с головой ныряла в работу, спасаясь от одиночества. У меня всегда хватало знакомых и приятелей, потому что хорошо умела слушать и не слишком много болтала сама, но четко обозначала границы, за которые не позволяла заходить никому. Алена, школьная подруга, вышла замуж и жила во Владивостоке, поэтому в последние годы единственным моим близким человеком была мама.
Мужчины? Видимо, та же самая черта не позволяла мне по-настоящему влюбиться. Либо френдзона, либо просто секс. А тот единственный раз, когда показалось, что наконец-то влюблена… Судя по тому, как быстро излечила меня Валькина измена, действительно показалось. Да, мне не хватало близости — но не его самого.
Чувство неловкости из-за сказанного Джейку не проходило. Я пыталась зарыться носом в пособие, но оно само по себе было вещественным подтверждением моих слов.
— Все хорошо? — забеспокоилась Дейра, когда принесла обед. — Не больна?
— Нет, — вздохнула я, сворачивая кусок лепешки в ложку. — Все хорошо.
Я уже понимала простые предложения, могла задать вопрос и ответить. Каждый раз, когда она заходила, хваталась за блокнот, чтобы записать новые слова и выражения. Но сейчас не хотелось.
Доктор Стирр, абсолютно лысый румяный весельчак, навещавший меня через день, задал тот же вопрос. Обычно он измерял мне температуру, заглядывал в горло, считал пульс и слушал дыхание чем-то отдаленно напоминающим фонендоскоп, а потом я пытала его о том, как называются детали человеческого организма, тщательно записывая. Пришлось свалить все на женское недомогание, что, кстати, было правдой. Обычно меня накрывало не настолько сильно, но в подобных условиях — ничего удивительного.