Он говорил о своем детстве, о юности, о Хогвартсе. Говорил о парах Слизерин-Гриффиндор, рассказывал про Мародеров. Вспоминал в малейших деталях цвет волос Лили, изящность ее маленьких ладошек, ароматы ее постоянно меняющихся духов. Делился с Поттером, как тайком присутствовал на ее свадьбе с Джеймсом, как «случайно» сталкивался с ней, как горевал после ее смерти. Гарри слушал молча, лишь изредка вставляя что-нибудь утешающее или, наоборот, ехидное, но никогда не возмущался и не выказывал скуки. Ни его, ни Снейпа абсолютно не беспокоил тот неловкий факт, что они говорят о матери самого Гарри и жене его отца. Она была одной из тех девушек — далеких, волнующих и загадочных, в которых так легко влюбляться, но которых так сложно представить во плоти.
Со временем, когда от первоначального детского злорадства не осталось и следа, Снейп снова принялся искать ответ на поистине неразрешимый вопрос: отчего их невероятный союз все никак не распадался. Поттер уже не походил на тень, а сам Снейп, как подсказывал здравый смысл, должен был давно пресытиться навязанным ему обществом. Почему Поттер, которого он шесть лет унижал, продолжал стучать в его дверь, почему он сам его впускал? Как так получилось, что он охотно беседует с мальчишкой, которого в Хогвартсе презирал за неумение связать пару слов и пренебрежение к книгам? И — самое важное — что нашел в нем Поттер? Снейп считал, что уже давно избавился от подростковых комплексов, но это не означало, что он себя переоценивал. Он знал, что у него есть богатый опыт, но так же знал, что скучен. Знал, что они не сходились ни во вкусах, ни в привычках; знал, что их разделяла целая жизнь. Он знал, что целое поколение гриффиндорцев, рейвенкловцев и хаффлпаффцев называли его за глаза (а иногда и прямо в лицо) сальноволосым ублюдком, знал о своей славе жестокого и несправедливого мерзавца. И тем не менее он, никогда прежде не чувствовавший потребности поговорить с кем-нибудь по душам о сокровенном, каждое воскресенье высматривал в окне лохматую голову.
Северус неоднократно допрашивал и Поттера, почему тот раз за разом появлялся на его скромном пороге. Но Гарри лишь отмахивался, что «он уже в самом начале говорил» и «вообще, с тобой приятно», на этом месте у Северуса начинало першить в горле, и он обрывал разговор за бессмысленностью.
А потом он бросил попытки проанализировать охватившее их с Поттером безумие. И когда Гарри заявлял что-то вроде: «Я сегодня видел ее с Дином, они выбирали цветы», Северус по-своему его утешал: «Этого и следовало ожидать, ты еще месяц назад орал об их свадьбе», — и заливал печаль Поттера земляничным чаем. А стоило Гарри умудриться найти именно те конфеты, которые когда-то так любила Лили, то уже мальчишке приходилось поглаживать его по плечу и сочувственно поддакивать: «А ты что? Фантики складировал?» — а потом со смехом убегать от разъяренного Снейпа, который действительно сохранил пару оберток. «Бред, — возмущались остатки его разума, — что за панибратство», — но Северус научился не обращать на них внимания.
Да и какой был смысл беспокоиться, если через каких-то полтора года у него на каждое настроение Поттера уже имелся свой вид чая? Земляничный чай — когда Гарри грустно, липовый — когда тоскливо, с мятой — когда Гарри возбужден, с лимоном — если устал.
Годы спустя Гарри рассказал, что после расставания с Джинни не знал, куда деваться от всеобщей жалости. Ему было тяжело видеть счастье Рона и Гермионы и хотелось побыть в компании такого же неудачника. Он так это и сказал: «Неудачник», — и пихнул Снейпа локтем под ребра. Заяви он такое, скажем, во время первого чаепития, Северус бы его выгнал, не задумываясь. Теперь же он только дал Поттеру подзатыльник и отобрал третью банку с пивом — к тому времени он давно смирился, что его собственные мотивы были ничем не лучше. То, что товарищ по несчастью оказался тем самым героем и его головной болью в школе, большой роли, по сути, не сыграло.
Часть 4
— Гарри... — Поттер удивленно-вопросительно поднимает взгляд от чашки: Снейп редко зовет его по имени. Запотевшие очки со стоящими почти вертикально волосами делают его похожим на инопланетянина, и у Северуса першит в горле — годы идут, а он все такой же нелепый мальчик. — Почему ты снова в праздник остался в одиночестве? Ты же говорил мне, что проведешь его с Уизли в Венеции.