Зима девяносто девятого года сменилась весной, весна — летом, лето — на диво сухой осенью. На Новый — двухтысячный — год Северус съездил к Люциусу во Францию, весной поехал на конференцию в Рим, летом заменил старый холодильник. Все было тихо и спокойно, ничто не предвещало перемен.
А потом Поттера бросила Джиневра.
За эти два года Северус видел Поттера от силы раз пять: на министерских торжествах, куда он иногда приходил посмотреть на людей, и один раз в Хогвартсе, на встрече ветеранов. Почти все ветераны были неприлично молоды, жизнерадостны и веселы, и прошлое почти не омрачало их лица своими тенями. Они сидели в Большом Зале — все студенты уже разъехались, — и слизеринский стол отличался многоговорящей пустотой. Снейп смотрел на своих бывших учеников, пересевших за столы чужих факультетов, смотрел на Золотое Трио, слушал сухую речь постаревшей Минервы — и в миллионный раз поздравлял себя с тем, что тот этап его жизни оказался позади. Больше не надо было следить, как бы малолетние глупцы не свернули себе шеи, бесконечно вдалбливать в пустые головы основы зельеварения, можно было заниматься тем, к чему действительно лежала душа...
Он посмотрел на Поттера, что-то шепчущего на ухо смеющейся девчонке Уизли, и сердце кольнула непонятно откуда появившаяся мысль, что уж мальчишка-то точно не пьет чай в одиночку. Как только поминальный обед завершился, Снейп встал и вышел — с твердым намерением никогда больше не видеть всех этих людей, которые напоминали бы ему о бездарно прожитых годах. К сожалению, судьбе было, как всегда, плевать на его желания.
Снейп плохо помнил, что заставило его повернуть ручку входной двери паба «Кабанья голова» тем сентябрьским вечером: кажется, ему надо было занести что-то Аберфорту. Зато он даже слишком хорошо запомнил, каким несчастным показался ему Поттер, сиротливо сидевший за самым отдаленным столиком в компании грязноватой кружки. От него несло крепким пивом, потом и горем, и все инстинкты Северуса требовали не вмешиваться не в свое дело. Он не собирался подтирать нос гриффиндорскому герою и не намеревался... Поттер громко рыгнул, упал головой на закачавшийся под его весом столик и глухо застонал.
Снейп и сам не заметил, как оказался рядом, — видимо, привычку помогать мальчишке было невозможно вытравить из себя окончательно, — и слово за слово обнаружилось, что Поттера бросила его неверная пассия.
— Ушла, — ничего не слыша, выговорил Поттер и вдруг надрывно засмеялся, — к Дину. Сказала, что я... что я...
— Что вы? — поторопил его Снейп, которому все происходящее уже порядком надоело, а уйти не давали остатки ответственности. — Вставайте уже, отправляйтесь домой.
Поттер вытер рукавом нос и рот — Снейп брезгливо поморщился — и что-то пробормотал.
И, прежде чем Северус успел отступить, Поттер вдруг крепко обхватил его за талию и уткнулся головой куда-то в район пояса. Ошеломленный Снейп попытался отцепить от себя чужие руки, но Поттер оказался сильнее, чем можно было ожидать. Ни на какие предупреждения и угрозы мальчишка попросту не реагировал. Ему необходимо было выговориться и явно не важно — кому.
Пока Поттер долго и нудно рассказывал, как чуть не подрался с Рональдом и заливал свою печаль в окрестных пабах, а потом сетовал «что же этим женщинам надо», Снейп попеременно пытался вырваться из цепких пальцев и хоть как-нибудь успокоить начинающего алкоголика. Окончательный предел его терпению наступил, когда Поттер пробубнил в его заслюнявленную мантию:
— А моя мама, она... любила вас не по-дружески?
Тут Северус решил, что ответственность ответственностью, а с него хватит. Он решительно отодрал от себя мальчишку и аппарировал домой.
К несчастью, Поттер успел уцепиться за край его мантии и тоже очутился в его прихожей, правда, в бессознательном состоянии. Северус забеспокоился, не расщепило ли мальчишку — с пьяными такое случается нередко, а разбираться потом ни с кем не хотелось, — и снял с Поттера порвавшуюся ветровку. Оказалось, что действительно, — по рукаву голубоватой футболки быстро расплывалось красное пятно. Обработав рану (снялся верхний слой кожи с небольшого участка), уставший Северус стянул с мальчишки грязные ботинки и брюки, уложил его на трансфигурированную из кресла раскладушку, бросил на него сверху запасное одеяло, а сам отправился в спальню. Там он полночи проворочался с боку на бок, мучаясь от вынужденного соседства и гадая, чем же не устроил Джиневру гриффиндорский принц. Мысль, что Поттера можно было бы перепоручить друзьям, не коснулась его сознания даже краем.