Варвара схватилась за голову, плюхнулась на диван и закрыла глаза. Сколько же проблем!
«Так, нужно решить их по порядку. Разберусь с Клубом, поговорю с Катериной, потом с Иваном и тогда возьмусь за Маняшу. Ее ситуация, что бы там ни было, пока стабильна. Дочь, похоже, в самом деле не беременна и не колется. А это самое главное в ее годы. Все остальное может потерпеть».
С Иваном она решила поступить так: она раскроет ему все, что сама знает о Клубе, а дальше его дело. В конце концов, свои проблемы пусть сам и утрясает. Пусть поговорит с Шурой, предложит ей материальную помощь, или чего она там желает — половину бизнеса, пусть отдаст ей эту половину. За свободу тоже нужно платить. Особенно за свободу в личной жизни.
С Катькой она поговорит уже после того, как введет Ивана в курс дела.
Варвара встала. Усталость она почувствовала такую, словно не на машине ехала от магазина на Тверской, а бежала бегом, причем на спринтерской скорости. Очень хотелось лечь и по возможности заснуть. Но этого как раз она сделать и не могла — пора было собираться и топать на родительское сборище в лицей. Она ненавидела это мероприятие. Вообще-то Маняшу ругали не часто, больше все-таки хвалили за успеваемость и вполне сносное поведение, но все равно сидеть и переливать из пустого в порожнее… Что она, не знает о том, какие успехи у собственной дочери? Ну, расскажут ей сегодня, что дочь подралась с Соховым, укажут на ту самую неприятную ночь, проведенную Манящей в КПЗ… Ничего нового. Однако идти нужно, иначе классная руководительница сочтет ее плохой родительницей.
— Сашка, — по пути Варвара заглянула к нему в комнату, — какие претензии к тебе у директора?
Сын откинул джойстик в сторону и задумчиво уставился на мать:
— Да много… Ты о каких говоришь, которые на прошлой неделе были или на этой?
— Ну как тебе не стыдно! Неужели нельзя быть хоть чуточку сдержаннее. Ведь дома — ты вполне нормальный человек.
— А знаешь, в чем коренное отличие теории Лысенко от этого… в общем, от теории генетиков?
Варвара оторопела:
— А кто такой Лысенко?
— Это такой ботаник, который жил при Сталине, — пояснил сын, — гад и фискал, но, в общем, не важно.
— Так в чем отличие и, главное, как ты собираешься притянуть это отличие к своему безобразному поведению в школе?
— Лысенко считал, что организм изменяется под воздействием окружающей среды. Вот хоть он плохой человек, но я с ним согласен. Наш лицей меняет меня до неузнаваемости, потому что все их правила — дурацкие… А директор со мной в корне не согласен.
— Если ты у нас такой эрудит, наверное, знаешь, что правы оказались генетики, — проворчала Варвара. — Чем ты очередной раз доконал директора?
— Я устроил дискуссию о том, что среда лицея изменяет меня к худшему.
— А что было до дискуссии? — Она прекрасно знала собственного сына. Да и директора лицея — милого бородатого дядьку — уже знала довольно хорошо, он из-за дискуссии родителей не вызывал.
— Ай, сущий пустяк. Мы с Полишкиным поспорили, что я доплюну до утки в биологическом кабинете. Ну, я сижу на третьей парте, а утка над доской. Я же не виноват, что между мной и уткой неожиданно возникла Любовь Павловна. Она стояла у окна.
— Значит, по сути дела, ты плюнул в учительницу биологии? — У нее упало сердце. Директор опять скорчит горестную гримасу, начнет сетовать на недостаток мужского воспитания в семье, примется совать ей всяческие брошюры по педагогике. А окончится все тем, что ей придется тащиться на поклон к этой пострадавшей биологичке, дарить ее любимые духи «Мадам де Бурбон», чтобы сердце учительницы хоть немного оттаяло.
— Хоть бы ты в кого-нибудь другого плюнул. Ну почему, как скандал, так с эстетичкой или биологичкой? — возмутилась Варвара.
На что сын философски пожал плечами.
За порог она вышла уже в самый притык: если желала успеть к началу родительского собрания, следовало перейти на трусцу.
«Да ну их всех!» — малодушно решила Варвара и пошла нарочито медленно.
— Не подумайте, что я тут вас караулю, — к ней стремительно подлетел отец Пашки — Василий Карпович.
Варвара остановилась и уставилась на него в немом изумлении. Он явно был не в себе, в смысле, чересчур нервным. Даже не нервным, а каким-то взвинченным.
— Я в засаде, — волнуясь, пояснил он, — представляете, удалось проследить за этим Соховым. Он привел меня к вашему дому. Сам вошел вон в тот подъезд. — Он махнул рукой в сторону подъезда. Варвара подумала, что большое счастье уже в том, что этот Сохов вошел не в ее пятый подъезд, а в третий.
— Теперь жду, когда выйдет.
— Зачем? — она изобразила интерес.
— Выясняю его связи. Чтобы пойти со всем этим в милицию.
— Ну… может быть, он зашел к другу, — предположила она, — что у них там по интересам? «Денди», «Плейбой», не знаю…
— А героин с кокаином не хотите? — неприятно прищурился Василий Карпович. Так прищурился, словно героин с кокаином этим мальчикам поставляет она, Варвара, а он, Василий Карпович, раскрыл ее гнусные преступления против детей и закона.
— Вы уверены?
— Я подозреваю.
— A-а… Ну, желаю удачи, — она двинулась было дальше.
— Неужели вам не интересно, с кем водится ваша дочь? — возмутился бдительный родитель.
— Она дружит с вашим сыном, это уже неплохо, правда? — Она остановилась и проговорила более ласково: — Послушайте, они отличные ребята, учатся в замечательном лицее, учатся хорошо, к тому же у них совсем другие интересы, нежели наркотики. Не обижайте их своими подозрениями. Кстати, я иду на родительское собрание. А вы?
— У меня сегодня иные планы. А моя жена уже там.
«Теперь я в его глазах мать, недостойная уважения. Еще бы, посоветовала доверять собственному ребенку. Просто не мать, а ехидна!» — Варвара улыбнулась, потом, вспомнив, нахмурилась.
— Василий Карпович, у меня к вам еще один вопрос.
Он неотрывно смотрел на злосчастный подъезд, в который вошел Сохов:
— Я слушаю.
— Помните женщину, которую вы узнали в театре?
— Которую?
— Мою подругу.
— A-а. Это неприятное семейное дело. Я с ней незнаком, я ее только видел.
— Где?
Он повернулся и посмотрел на нее в упор. В его глазах горела неприязнь:
— Спросите-ка лучше у нее самой. Она же ваша подруга!
— Но мне важно узнать именно у вас.
— Послушайте… — Он вдруг напрягся и, буркнув: «Простите», рванул с места к дому.
Наверное, паренек довольно приятной внешности, который вышел из третьего подъезда, и был тот самый Сохов.
Родительское собрание было странным и проходило в атмосфере непонимания. Всех детей безудержно хвалили, присутствующие при этом взрослые терялись в догадках. Варвара пришла в тот момент, когда успехи каждого конкретного ученика классная дама уже успела огласить и началась обобщающая часть.
Варвара села за один стол с Пашкиной матерью, тихо с ней поздоровалась. Они обменялись понимающими улыбками, которые, конечно, значили много больше, чем обычное приветствие, — они обе теперь в одной команде, в «Клубе разбитых сердец».
— Самое главное, о чем я вас хочу попросить, — это не ругайте своих детей, — классная состроила умоляющую физиономию. — Пусть, если не хотят, не учатся, не ходят в лицей… Главное, чтобы они были в хорошем настроении, чтобы не нервничали. Ведь сейчас у них пубертатный период. Дети могут быть неадекватны. Не расстраивайте их придирками и выговорами.
— Может быть, им ноги целовать? — не выдержал один из отцов, по виду которого сразу можно было предположить, что придирками его воспитательные меры вряд ли ограничиваются. Эдакий бык в человеческом обличье.
— Да поймите вы. По району за последний месяц пять, я повторяю, пять подростков выбросились из окна после ссоры с родителями, — учительница почти рыдала.
— А мы живем на втором, — хохотнул этот же папаша, — пусть сигает.