Выбрать главу

Пе́трович встал, обошел стол и обнял тетушку за плечи:

– Не волнуйся. Все в порядке. Любая работа – это работа. В конце концов, кто-то делает аудит отчетности госпиталей и кому-то приходится подшивать справки о расходах формалина. Кому, как не ветерану Красного Креста, это знать.

И он поцеловал ее в лоб.

Тетушка благодарно взглянула на племянника. На ее глазах выступили слезы:

– Может, еще чаю?

– Нет. – Но, чувствуя, что теперь так уйти нельзя, Пе́трович произнес: – А вот еще одну трубочку под кюммель – это да.

На прощание он посидел еще добрых три четверти часа, но тетушка так и не смогла сдержать слез, переживая, что могла задеть своего, как она меня любит, единственного племянника, он крепко расцеловал ее щеки, достал салфетку, вытер ей щеки и лоб и ткнул салфетку в нос.

– Все. Перестань. Все будет хорошо. Я тебе отзвонюсь.

Он решил пройти до дома пешком. Богемный квартал жил своей жизнью. У освещенных дверных проемов кафе и баров толпились бродячие, еще верившие в свой успех художники и музыканты. В одном из окон он вдруг увидел Любляну, сидевшую напротив какой-то женщины с короткой стрижкой. Пе́трович плечами надвинул на себя поднятый воротник, чтобы поскорее уйти незамеченным, но Любляна увидела его в освещении вывески кафе, радостно помахала рукой и послала пригласительный жест. Пе́трович помахал ей рукой и покачал головой – нет, и тут ее собеседница повернулась. Наваждение, но даже сквозь мутное стекло и тридцать лет Пе́трович сразу узнал ее. Он остановился, но тут же повернулся и ускорил шаг. И сбавил его, лишь зайдя за угол.

Вспоминать не хотелось. Карта, ты забыла свои правила. Ты не можешь ложиться в одни руки второй вечер подряд. Или ты смеешься надо мной? Он поежился от холода. Да, вечер надо закончить пуншем. В конце концов, если это действительно была Кристина и если она – знакомая Любляны, то, значит, он сможет увидеть ее. Но – не сегодня. Сегодня надо выспаться. Под утро к себе он вернулся не потому, что азарт охватил его, а потому, что он его оставил. Любляна полночи промучилась, пытаясь оживить так знакомое ей тело. А это тело было занято головой, в которой гулким эхом звучало: «Может, это будет ваша фотография?»

Он свернул еще за один угол. Здесь, уже недалеко от дома, было кафе, которое заполнялось обычно по пятницам, а субботу обитатели квартала предпочитали проводить дома. Надо только скользнуть в проходной двор и повернуть налево. Почему-то он обернулся назад, и ему показалось, что за ним следует какая-то тень. Блажь. Но теперь точно через проходной. Он нырнул туда, прошел двором и вышел на тихую улицу. Так, давай сделаем шаг вправо – и подождем.

Он постоял несколько минут, наискось уютно сверкали огоньки кафе, да, блажь, и уверенным шагом пошел на свет. Он вошел, кафе было почти пустым, какой-то бюргер сидел за стойкой, а за одним из столиков целовалась молодая пара. Вам некуда деться? Возьмите ключи от моей квартиры. А я посижу здесь. Пе́трович усмехнулся нелепым мыслям, подошел к стойке, забрался с ногами на стул, заказал большой стакан пунша и («Данхилл» доставать не хотелось) сигару.

Уехать бы сейчас туда, где я ни разу не был, нет, не в саму Гавану, а в ее предместье, где мать юных защитников революции, вооруженных «калашниковыми» и патрулирующих пляжи в мечтах поймать вражеских десантников, полуголая, в одной юбке, крутит точно такую же сигару, на которую падают капли пота с грудей, обвисших до колен от кормления этих самых революционеров, тогда – молоком, сейчас – нищенскими сентаво за десяток накрученных сигар, уткнуться в эти обвисшие груди и сказать – мама, я не буду защищать революцию, я буду защищать тебя. Он закрыл глаза, пытаясь представить защербленное, как оно может еще выглядеть, предместье Гаваны, но в эти закрытые глаза (да, карта, я знаю, за везение – надо расплачиваться) вплыла, сама – нет, не Куба, а – фотография, конечно, Хемингуэя. Кто-то легко тронул его за локоть:

– Как прошел визит в «Клуб самоубийц»?

Дерево решений

Пе́трович резко повернулся налево. Бюргер, малоприметный господин в зимней куртке и вязаной шапочке, поднес к усам бокал пива.

– Доктор Пе́трович, не смотрите на меня и продолжайте пить свой пунш. Позвольте представиться, – не поворачивая головы, сказал незнакомец. – Доктор Шнайдер, следователь по особо важным делам. Не поворачивайтесь же. Они могут за вами следить.

– Кто?

– Как – кто? Ваши заказчики. «Клуб самоубийц».

– Так это они, – Пе́трович вспомнил тень, – следили за мной?