— А что еще за другие?
— Ну, д-другие. Ты знаешь. Десяток членов клуба, которые… Ну, которые больше не появляются.
Тони изучающе смотрит на меня, поджав губы. Я чувствую, что должен продолжить и договорить до конца.
— Знаешь… Это ведь… Это Берт… Ну, ты понимаешь… Убивал. — Мне удается выговорить все это, хотя очень трудно разговаривать, когда язык все время норовит облизнуть верхнюю губу.
Лицо Тони становится властным.
— Позволь-ка мне прояснить все до конца. Ты говоришь, что Берт убивал членов клуба? Моего клуба?
Тони выпучивает глаза, в нем начинает закипать ярость. Он позволяет своему вопросу повиснуть в воздухе. И вопрос висит в воздухе достаточно долго, чтобы я понял: то, что я запланировал, не будет приятной прогулкой.
— Почему, Джун? Почему ты думаешь, что Берт делает это?
Тони назвал меня Джун? Джун — от Джуниора?
— А, Джун? Вот черт.
Я действительно думал, что Тони сразу купится на мою историю. Я не могу думать. Я не могу дышать. Я не могу делать ничего, я только тупо смотрю на Тони.
Защитник-строитель, Защитник-строитель.
— Давай, Джун. Ты знаешь что-то, чего не знаю я?
Я слышу собственный тоненький, жалкий голосок.
— Он мне сам сказал, открытым текстом. «Это я убил всех остальных. Дуги, я, лохматый старик Берт, я их всех прикончил». Он как будто хвастался. Ты знаешь, каким Берт бывает…
— Он прямо так тебе и сказал, этими самыми словами?
— Да, сэр. Так и сказала эта крыса… — я киваю, может быть слишком усердно и слишком долго, но Тони, кажется, этого не замечает.
Так ты говоришь, Берт Ланкастер сидел у тебя на груди, бахвалился, что всех перебил, а потом чуть не сделал тебе южную прическу? — Я лихорадочно киваю. — Это не похоже на манеру убийцы. Правда? — Я немедленно начинаю качать головой, причем так же быстро и сильно, как до того кивал. Если я не буду осторожнее, моя голова отвалится без всякого Берта. Потом я останавливаюсь.
— Разве нет?
— Видишь ли, Джун, я тут провел небольшое расследование, и кое-что не сходится.
Где шляется агент Вэйд, когда он действительно нужен? Почему он чешется на моем диване, когда он нужен мне здесь, чтобы убить Тони?
— Э-э… с чем не сходится?
Тони не отвечает, предпочитая вернуться к сцене допроса.
— Как получилось, что он тебя не убил?
— Я… э-э… я защищался.
— А сегодня он явился сюда? И ты тоже? И никто не сказал ни слова? Ни единого звука. Это почему? — Тони говорит очень агрессивно, играет со мной в доброго и злого полицейского. Постоянно держит меня на взводе, ни на секунду не дает расслабиться.
Я погиб, я знаю. Защитника уже забили до смерти, а строитель падает прямо на тротуар.
— Он угрожал мне. Угрожал, что вырежет мне сердце, если я кому-нибудь скажу, — заикаясь, лепечу я.
Тони на это не покупается. Он хмурит брови.
— Так он теперь перекинулся на сердца?
— Да-а… похоже на то…
Тони смотрит на меня, прямо мне в глаза, и в голове у меня складываются дурацкие стишки: «Дуги, Дуги, дурачок, каждый глаз как пятачок».
— Наконец-то… Кажется, мы к чему-то пришли.
Стишки куда-то исчезают.
— Это же очевидно… Правда?
— Берт запутался. — Неужели я спасен? — Между своей обычной манерой и этой, поддельной. Потому и проиграл.
Я сижу молча, во рту у меня пересохло, но краска начала возвращаться.
Я хочу кивнуть, но шея дико болит.
— Знаешь… Может, где-то ты и прав. Тони.
— Он к тебе еще вернется.
— Ну, я же принял меры… Замки новые поставил. Все инструменты свои спрятал.
— Надо было сразу рассказать, Джун…
Он теперь всегда будет так меня называть?
— Он меня ужасно напугал, знаешь, просто как черную метку прислал…
Тони гогочет, рыгает, пукает, бьет меня по плечу своим здоровенным кулаком. Неужели не понимает, что рука у меня не просто так в повязке?
— Ах ты малек… —Тони, кажется, наслаждается моей притворной слабостью! Все его тело колышется, и он сочувствующе смеется надо мной. Он снова бьет меня по плечу — надеюсь, он прекратит. Мне же больно.
— Так-так. Я знал, что это кто-то из клуба…
— Знал?
— Не думал, что это Берт, но ведь не может же человек никогда не ошибаться, правда?
— Так… Что же… Что мы теперь будем делать?
Тони раздумывает несколько секунд, но у меня складывается впечатление, что он уже принял решение.
— Я оторву ему голову для тебя.
— Это… Это очень мило с твоей стороны, Тони…
— Мне не нравится, когда люди пакостят клубу, Джун. Я прямо бешеный делаюсь, если люди в моем клубе поганят. Столько времени угрохал, чтобы сделать из клуба такой уютный уголок, — он опять бьет меня по плечу и смеется. — Черт, малек… — Тони поворачивается и отпирает дверцу кабинки. — Это будет наш маленький секрет.
Я бешено киваю, хотя это и очень болезненно. Тони останавливается у открытой двери кабинки и поворачивается ко мне — выражение его лица можно назвать философским.
— Я всегда знал, что это случится. Собери несколько киллеров в одном месте, и рано или поздно кому-нибудь придет в голову дурная мысль. С копами то же самое. —Тони выплывает из кабинки. Я сижу там довольно долго, собираюсь с силами, глубоко дышу и убеждаю себя, что я — один из самых искушенных актеров современности. Я чувствую, как радость заполняет мое сердце, на меня накатывает теплая волна эйфории, я встаю и понимаю, что написал в штаны.
У меня уходит двадцать минут на то, чтобы высушить штаны под сушилкой для рук, и, возвратившись на собрание, я обнаруживаю, что клуб уже расходится. Я вижу, что Берт болтает с Бетти и она смеется над анекдотом, который он уже сто раз рассказывал, а потом я вижу, что Тони натягивает свой дождевик, не сводя глаз с Берта. Чак Норрис с видом обольстителя делает какие-то знаки глухой официантке, и она смущенно краснеет. Шер брызгает ароматическим спреем в свой широко открытый рот, а Джеймс Мейсон, допивая последнюю чашку крепкого кофе, бормочет что-то своей умершей матери, выслушивает ответ и начинает дико хихикать. Я пробираюсь к Тони, и он замечает меня краем глаза. Он незаметно кивает мне, пытаясь соблюдать осторожность.
— Если все это окажется правдой, я пришлю тебе голову Берта.
— Спасибо тебе, Тони. Спасибо.
— Я все еще думаю, что это, возможно, что-то личное… Может, ты что-то не расслышал, потому что от страха в штаны наделал.
Я должен точно знать, как обстоят дела.
— А, э-э, что, если так?
Тони смотрит на меня и со всей силы бьет по почти парализованному плечу.
— Тогда я приду к тебе и убью тебя для него. Клуб оплатит мне проезд. — Он хохочет, рыгает и уходит, задерживаясь только для того, чтобы очень злобно посмотреть на менеджера и метрдотеля и столкнуться с одним из посетителей, двигаясь на крейсерской скорости в мокрую и холодную ночь.
От моих мыслей меня отвлекает смех Бетти, и я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как Берт наклоняется, чтобы поцеловать ей руку, а потом выворачивает запястье, как Фрэнсис Дрейк, говоря: «До встречи, моя принцесса». От этого зрелища меня так тошнит, что я убеждаюсь окончательно: без Берта этот мир станет гораздо лучше.
— Застегивайтесь как следует, мистер Мейсон, ночь просто кошмарная. — Шер гасит сигарету и передает Джеймсу его плащ, а потом берет свой.
Джеймс выглядит совершенно потерянным и очень уязвимым.
— Это конец, Шер?
— Ты имеешь в виду клуб?
— Это Армагеддон?
Шер безнадежно смотрит на Джеймса, помогая ему надеть анорак.
— Не знаю. Я правда не знаю.
— Мне больше некуда идти.
— Как и всем нам.
Джеймс уходит, еле передвигая ноги и повесив голову. Шер идет к бару, чтобы разменять мелочь на сигареты, и я делаю свой ход с Бертом. Я широко улыбаюсь ему и помогаю надеть пальто, хотя у меня работает только одна рука.