«Что и требовалось доказать», — подумал Турецкий и пожал плечами.
— Надеюсь, вы не сомневаетесь в их объективности?
— Ни на секунду.
— Прекрасно. Вам пришлют лучших адвокатов.
Турецкий задумался и после небольшой паузы сказал:
— У меня есть толковый юрист. — Именно тогда он вспомнил о Гордееве.
Теперь уже президент пожал широкими плечами.
— Ну как знаете, вам видней. Ваш шеф Меркулов заверил меня через руководителя администрации, что мы все можем рассчитывать на вашу откровенность и… сотрудничество.
Турецкий несколько рассеянно кивнул.
— Я распоряжусь, чтобы вам разрешили увидеться с женой, — сказал президент вставая.
— Ни в коем случае, — испугался Турецкий. — То есть я хотел сказать, не нужно никаких привилегий.
— Это хорошо, — оценил президент, — очень хорошо. Прессе понравится.
Итак, подумал Турецкий, они рассчитывают на мою откровенность и… сотрудничество. Сотрудничество, блин! И то и другое предполагает, что мне есть что скрывать. Не шибко-то он мне поверил, что бы там ни говорил… А с другой стороны, кто бы поверил? Ну Славка Грязнов поверил, без вопросов — Костя Меркулов… Разве недостаточно, чтобы докопаться до правды? А как докопаешься, не оказавшись на свободе? Выходит, действительно нужен хороший крючкотвор, который найдет, за что зацепиться. Интересно, чем там сейчас Юрка Гордеев занимается?
Турецкий поймал себя на том, что рука сделала невольное движение к карману пиджака, туда, где обычно лежит один из трех мобильников (№ 1 — для Грязнова, Меркулова и ребят из «Глории», № 2 — для Ирины и № 3 — для остального человечества). Но мобильников не было. Ничего из привычных ему предметов под рукой больше не было.
Выехав из Лефортова, Гордеев сделал малоутешительные для себя выводы. Во-первых, кажется, на помощь самого Турецкого рассчитывать не приходится. Существует что-то, а точнее, кто-то, кого он не хочет светить ни при каких обстоятельствах. А этот кто-то, не исключено, мог бы стать неплохим свидетелем в пользу Александра Борисовича. А во-вторых, помощь Меркулова и Грязнова, вероятно, в самое ближайшее время понадобится не только для распития алкогольных напитков.
И Гордеев направился прямиком на Петровку.
Сорок минут спустя он сидел в кабинете начальника МУРа, который, узнав, кто и по какому поводу приехал, немедленно отложил в сторону все прочие дела.
— Что скажете, Вячеслав Иванович?
— Авраам родил Исаака, — сообщил Вячеслав Иванович. — Исаак родил Иакова. А потом там какая-то фигня случилась — и рожать стали женщины. Это анекдот, — пояснил начальник МУРа.
— Я понял, — кивнул Гордеев. Ему было не до шуток, и он принялся пересказывать Грязнову последние новости.
— Так я не совсем понимаю, что от меня-то требуется? — сказал Вячеслав Иванович, присев на краешек своего широченного стола. — Экспертиза проведена, верно? Пистолет — Турецкого, пуля выпущена из него, тут не придерешься. И главное — сам Сашка ничего существенного не отрицает.
— Еще как отрицает, — заметил Гордеев. — Александр Борисович говорит, что, когда выходил из «Распутина», был совершенно трезв.
— Хм, — сказал Грязнов. — «Совершенно трезв» в его понимании вполне может означать как минимум грамм двести. Помню, однажды мы с ним…
— Тут не до шуток, — напомнил адвокат.
— Вообще-то да, конечно, извини, Юрий Петрович. Ну и что дальше?
— А вот что. Турецкий вышел из «Распутина» в начале первого ночи. А обнаружили его вместе с трупом на Ярославке только утром.
— Вот я ж и говорю, — с жаром перебил Грязнов, — если б речь шла не о Турецком, если б я ему не верил как самому себе, то вполне уместно было бы предположить, что за это время он мог основательно набраться.
— Стоп-стоп! Турецкий утверждает, что встречался в ночном клубе с информатором, причем вели они себя так, что камеры слежения их засечь не могли. Насколько это реально, Вячеслав Иванович?
Начальник МУРа задумчиво поскреб подбородок. Посмотрел в окно и протянул:
— Не уверен.
— Вот и я не уверен. Более того, камеры ведь наверняка установлены…
Грязнов треснул кулаком об стол:
— На автостоянке клуба, черт побери!
— Вот именно. Вячеслав Иванович, кому, как не вашей службе, этим заняться а?
— Да я из них всю душу за Сашку Турецкого вытрясу! — воинственно пообещал Грязнов. — Только ведь этим делом уже фээсбэшники занимаются, да? — Он закусил губу. — Они уже наверняка все себе забрали оттуда. Вот что! Тут нужен деликатный подход. Знаешь что, Юра? Я Дениса попрошу. Пусть он попробует неофициально что-нибудь нарыть.
— Вот это дело, — обрадовался Гордеев. — Я и сам хотел как-нибудь «Глорию» подключить.
Сказано — сделано. Вячеслав Иванович немедленно позвонил племяннику, и полчаса спустя Денис Грязнов собственной персоной присоединился к «заговорщикам», благо его офис находился совсем недалеко — на Неглинной. Долго объяснять ему, что к чему, не пришлось, естественно, он был в курсе последних печальных событий и сам жаждал чем-нибудь помочь Турецкому. Высокий, худощавый, рыжеволосый, сыщик от бога, он был одновременно и похож и не похож на своего дядю.
Пока ждали Дениса, Грязнов-старший распорядился насчет кофе, и это было весьма кстати, Гордеев явственно чувствовал необходимость как-то поддержать силы.
Постучали в дверь, но это оказался не Денис. В кабинет вошел крепкий сорокалетний мужчина, протянул Вячеславу Ивановичу какие-то бумаги на подпись. Тот с видимым сожалением в них расписался и сказал:
— Если что-то будет нужно, Антон, не стесняйся обратиться.
— Спасибо, — сдержанно ответил тот и ушел.
— Лучшие кадры теряем, — прокомментировал начальник МУРа. — Не знаком? Антон Хомяк, старший оперуполномоченный отдела по борьбе с незаконным оборотом оружия, и вот — вынуждены с ним распрощаться.
— Зарплата не устраивает? — понимающе кивнул Гордеев.
— Если бы! Он бы и за меньшие деньги, я уверен, работал, но… Влип мужик в дурацкую историю. И вот, написал заявление «по собственному…», чтобы нас не подводить. Он ведь сейчас под судом.
— А что случилось? Может, нужна помощь? Так пусть обращается в нашу юрконсультацию, — предложил Гордеев.
— Вот это дело, — обрадовался Вячеслав Иванович и сделал пометку в настольном календаре. — Надо помочь. Хомяк вообще-то не так давно у нас, лет пять, кажется… Он с периферии, с Кубани. Сашка Турецкий, кстати, его знает. Первый год мы использовали то, что Хомяк тут не засвечен. Сперва он работал под прикрытием: внедрялся в бандитские группы, которые продажей оружия занимались. Помню, я хохотал над отчетами: «В помещение вошли Хомяк, с ним еще двое…»
— А сейчас-то что случилось?
— Да ерунда какая-то, — вдруг разозлился Грязнов-старший. — Просто на ровном месте. Сидит Хомяк у себя дома на кухне, чинно-благородно завтракает, никого не трогает. Кого трогать-то? Он даже не женат. Вдруг слышит крики: «Помогите! На помощь! Насилуют!» Крики явно проистекают из-за стены, где молодая пара живет. Хомяк бежит на площадку и начинает им стучать — все бесполезно. А крики, заметь, Юра, продолжаются. Хомяк начинает взламывать дверь, она не железная, но очень прочная, поддается далеко не сразу. Крики не прекращаются, с площадки они еще лучше слышны, и они прямо-таки истошные, аж мороз по коже, как уверял потом Хомяк. Тут он, правда, слышит еще и другие крики: «Убивают! Грабят!» Ему бы сообразить, что все это как-то не очень сочетается, но поздно — дверь взломана, и Хомяк с пистолетом в руке врывается в квартиру и бьет рукояткой в лоб выскочившего ему навстречу мужика. Тот — в отрубе. В общем, картина маслом: оказалось, Хомяк врезал хозяину, а хозяйка вообще жива и здорова, никто ее не грабил, не насиловал, не убивал. Просто таким вот способом молодые супруги, программисты, между прочим, записывали позывные для противоугонной сигнализации автомобиля. Представляешь?!
Гордеев захохотал.
— Да… И смех и грех. Девица самозабвенно выкрикивала всю эту чушь в микрофон, а ее молодой супруг сидел за компьютером и жал на клавиши. В результате процесс из-за Хомяка нашего оказался запорот, у программиста — сотрясение мозга, дверь высажена. Короче, в суд на него подали: незаконное проникновение в жилище, нанесение телесных повреждений, требуют теперь компенсацию большую, а мы — хорошего сотрудника потеряли… — Начальник МУРа прошелся по кабинету. — Ну ладно, забудем. Между нами девочками, а что Турецкий сам-то говорит? Что называется, без протокола?