Ли Коблен покачала головой:
— Мы провели вторую половину семьдесят первого года и первую половину следующего в Лос-Анджелесе. У нас тогда был дом в Николс-Каньон. Мы жили там всей семьей. Ал, я и мальчики. Ал писал сценарий по «Испорченному маю». Продюсеры изменили название, сделали «В кровавом месяце мае». И вообще, все изменили, что Ал написал. Но мы — Ал и я — прекрасно загорели и накачали сильные плечи, плавая круглые сутки. Сильные бедра тоже. Мы немало трахались в то время, гораздо чаще, чем когда-либо на восточном побережье. Я вспоминаю те дни как время идиллии в нашем браке, который знал достаточно периодов дерьмовых. Я отрицаю то, что эта сука заявляет: мол, она держала за яйца моего мужа в то время. Пусть не подкапывается под наше тогдашнее счастье.
Милнер и Ньюмен поверили ей и поняли друг друга с полувзгляда по причине непреходящего восхищения на основе взаимного уважения и одобрения морали и методов действий напарника. Им теперь вовсе не обязательно было прибегать к словам для взаимопонимания.
— Прошу извинить нас, — сказал Ньюмен.
— Я тоже, — присоединился Милнер, — мы очень сожалеем.
— Копы, — она не выплюнула, а словно бы выдохнула, как в том случае, когда волос прилипает к языку или губе, чертовски раздражает, и никак от него не отделаться простым дутьем.
Пуф-ф.
Долгая дорога по Нью-Йорку до больничного городка.
— Я — доктор Пигнатано. Это вы — полицейские бляхи, которые интересуются Майклом Корри?
Он выглядел как Граучо Маркс: густые брови, большой нос, большие очки. Из нагрудного кармана лабораторного костюма торчал кончик большой сигары, которую он время от времени ощупывал, как турист ощупывает драгоценный бумажник.
— Я — лейтенант Милнер. Это — лейтенант Ньюмен. С вами мы не будем ходить вокруг да около. Мы ни хрена не знаем ни о докторе Корри, ни об этом месте, ни о том, что он здесь делал. Мы даже не занимаемся расследованием его убийства. Но имя человека, в чьей смерти мы разбираемся, встречается в ежедневнике Корри. Они однажды вместе провели ленч, где-то в сентябре. Имя Корри значится в записной книжке нашего объекта. Смерть, которую мы расследуем, может быть, связана со смертью Корри, но совсем не обязательно. Вы следуете за моей мыслью?
Доктор Пигнатано смущенно улыбнулся:
— Процентов на сорок.
Они снова переглянулись, осуждая его за то, что он снисходительно относится к их манере вести беседу.
— Вы сказали детективам Мак-Иверу и Блумфилду, что не можете найти объяснения, откуда у Корри сумка с двадцатью тысячами долларов, которую нашли у него в шкафу…
Доктор Пигнатано перебил:
— Ни попкорновой коробке, которую убийца надел на голову, как вы выражаетесь, «объекта» после того, как грохнул его.
— Верно, но…
Доктор Пигнатано приложил палец к губам и страшно завращал глазами, давая понять, что медсестра подслушивает их разговор, притворяясь, что сортирует папки. Он втиснулся между Ньюменом и Милнером, подтолкнул их ладонями к выходу из медсестринской комнаты. Потом открыл дверь на лестничную площадку и направил полицейских туда. Подвернув полы лабораторного халата, сел на лестницу, как концертный пианист за инструмент, и заиграл:
— Майкл Корри был кокаиновым мальчишкой. Другим парням с золотыми значками я этого не сказал, потому что они не спрашивали. Им нужен был официальный отчет, почему Корри дал дуба в этом месте. Реальные обстоятельства не попали в официальный отчет, их нет в характеристике, о них знают только его коллеги и сослуживцы.
Институты «Литтл Ред», Св. Хильды, Св. Хью, «Андровер», Принстон, Медицинский Гарвард, Рокфеллеровский. Майк Корри являет собой классический пример задницы, очень образованной в ограниченной сфере жизни и неимеющей представления о способах существования реального мира. Когда Корри сталкивался с представителями этого мира, он всегда перебарщивал. Он не просто бегал на свидания, а женился. Последний раз я насчитал — трижды, ему исполнилось только тридцать семь или тридцать восемь. Он не просто занимался спортом, а участвовал в триатлонах до того, как ими увлеклись яппи из-за красивой спортивной одежды. Он не просто готовил обед, а был настоящим поваром-гурманом, окружив себя электрическим просеивателем муки, макаронной машиной и аппаратом для варки рыбы. Этакий кухонный солдафон, который практически жует за вас и надзирает за тем, чтобы вы, не дай Бог, не вздумали смешать вкусовые ощущения, когда он отвернется к плите. Корри не просто вдыхал полграмма «соды» изредка по выходным, он отрывался каждый день, иногда по два, по три раза в сутки. Я не удивился бы, если бы узнал, что он еще и кололся. А если вскрытие не обнаружило характерных следов на венах, это означает, что он очень умело кололся.