Уловила? Гавайи. Важный момент.
Важный, потому что после чтения списка книг и до того момента, когда открылась дверь и вернулась Фрэнни, была долгая пауза. Кейт представила, что в это время Чарльз мог водить носом кругом, рассматривать картины… Или карту с дырочкой, висящую на стене.
Все это приобрело смысл, когда Кейт дошла до пленки, датированной (в неестественной для Чарльза манере) девятым октября.
— Я поняла, что наша последняя встреча должна действительно стать последней, — начала Фрэнни. — И удивлена тем, что снова вижу вас.
— Я был в Карвилле.
— Где?
— Фрэнсис, ради Бога. Карта висит на стене, кто угодно может увидеть и заинтересоваться.
Ясно? Карта.
— Никто до сих пор ничего не замечал.
— Я заметил.
— Карвилля на карте нет. Он чертовски маленький.
— Булавочная дырочка не слишком маленькая. Вы воткнули булавку в карту, которую вам подарили на день рождения, когда вам исполнилось двенадцать лет. Или что-то подобное. Признаю, вы сами подтолкнули меня к ней, я заинтересовался.
Ясно? Прокол.
— Но почему Карвиллъ?
— Потому что я знаю.
— Знаете? Ничего особенного вы знать не можете. Кто-то вам объяснил. Кто?
— Вы. Карта. Хейл Мохалу.
— Что?
— Когда я брал у вас первое интервью, вы сказали, что кто-то вам звонит «по вопросу о Хейл Мохалу».
Он имел в виду звонок с Гавайских островов. Хейл Мохалу — это больница возле Гонолулу.
— Пациенты Хейл Мохалу должны были переезжать в более современную больницу. Но кое-кто остался в знак протеста против переселения… Я поднял материал. Есть документы на этот счет, а также фактически доказано, что вы состоите там на учете.
— Я состою на учете во всяких больницах. Не забывайте, что мой отец был врачом. Больницы меня интересуют. Я на учете в роддоме, но не беременна, в психиатрической больнице, но не сумасшедшая…
— Но у вас есть кое-что общее с пациентами в Хейл Мохалу.
Кейт представила, что он подходит к ней, протягивает руку, пытается быть не таким агрессивным, сглаживает возникшее отчуждение.
Он говорит:
— Фрэнсис…
— Не трогайте меня!
Дальше развивается какая-то безобразная сцена. Кто-то вламывается в дверь. Кейт представляет, что этот кто-то подслушивал снаружи, был готов к чему-то плохому. Как пишут в пьесах, появился некто по имени Билл.
— Полно, Билли, — голос Мак-Алистер звучит почти весело.
— Вы кричали. Простите. Я…
— Я могу еще закричать, Билл. Могу орать, рвать и метать. И плакать. Почти наверняка буду плакать. Но эта сторона вашего характера, благодаря которой вы так преданны, видите, слышите, думаете за меня… в этот раз вы должны все игнорировать: слезы, крики и сломанную мебель. Наверняка будет сломанная мебель, а когда все закончится — забудем начисто все, что происходило.
— Фрэнсис…
— Пожалуйста!
Кейт представила, как Билл пятится к двери, неожиданно, но послушно, поскольку у него есть все качества, о которых говорила Фрэнсис, и, возможно, даже больше, чем она себе представляла, поскольку снова звучит ее голос:
— Бедный Билл. У него было такое блестящее будущее.
— Никто из-за этого не лишился будущего.
— О? Разве это не попадет в газету?
— Я ничего не написал…
— Значит, вы планируете специальную газету в стиле Джеральдо Риверы?
— … и ничего писать не собираюсь, и не собирался…
— Не забудьте жуткие фотографии.
— … никогда.
— Мои фотографии придется подделать…
Здесь, по мнению Кейт, Фрэнсис, должно быть, вытянула руки и рассматривала их, поворачивая перед собой.
— У меня пятна едва заметны. Я только зимой применяю косметику для рук, когда пятна проступают немного сильнее.
— Вам надо бояться Карен Оберн. Она засекла меня в Новом Орлеане.
— Только там, или она знает о Карвилле?
— Если бы она последовала туда за мной, ей пришлось бы плыть в лодке.
— Вы добирались на лодке?
— Не столько из-за конспирации. Мне хотелось увидеть — насколько возможно — как это место выглядело тогда…