Последовала пауза и движение, Кейт представила, как Чарльз подходит к книжной полке и из-за других книг достает одну, поскольку голос Фрэнсис зазвучал удивленно и почти оскорбленно:
— Боже, вы здорово покопались тогда!
— Она была спрятана и вызвала любопытство. «В начале девяностых годов прошлого века, — принялся читать Чарльз, — Контрольная Комиссия Луизианы сдала в аренду на пять лет эти четыре акра земли с довоенным[9] особняком, в состоянии плачевной заброшенности… Любопытствующим местным жителям говорили, что место оборудуется под „страусиную ферму“».
— Только мы прячем больше, чем просто головы, — сказала Фрэнни и засмеялась сухо и натянуто.
Кейт слушала, как ее бывший любовник Чарльз читает дальше:
— Однажды ночью, тридцатого ноября 1894 года, первый контингент из восьми пациентов, которых до того времени изолировали в «чумном доме» Нового Орлеана, был погружен в угольную баржу (им запрещалось путешествовать пароходом) и перевезен под покровом темноты по Миссисипи к новому месту…
— Где вы нашли угольную баржу? — спросила Фрэнсис несколько игриво.
— Я нанял маленький рыболовный катер.
Потом почти с ностальгической тоской, а, может быть, игривости у нее и не было, только настоящее искреннее любопытство, Фрэнни сказала:
— Я ехала в Карвилль на поезде. Мне хотелось попасть туда и, вместе с тем, оттянуть прибытие… Вы спрашивали, что я делала в семьдесят втором году? Вы тогда знали, да?
— Я знал, что вы не жили в то время в Водяной Мельнице. Встретился с Хью Спенсером.
— С кем?
— С человеком, снимавшим ваш дом.
— А, с художником. Господи, да вы — настоящая кровавая ищейка. Мне надо еще немножко пошуметь для Билла. Он, наверное, удивляется, почему вдруг так тихо. Я сама не понимаю, почему так тихо? Рушится вся моя жизнь.
— Фрэнсис, я не знаток в медицине, но провел достаточно времени в Карвилле, поговорил с врачами и пациентами, знаю, что ваше состояние безвредно.
— Называйте вещи своими именами, Чарльз, а не «ваше состояние», потом попытайтесь снова произнести вашу фразу. Моим противникам достаточно только услышать, что я провела в любой больнице восемь месяцев… Врачи вам не сказали, что я у них была?
— Нет. Они принесли клятву.
— И я. Укреплять закон. И нарушила ее.
Затем неожиданно лукаво она спросила:
— Если вам не сказали, то как вы можете быть уверены?
— Ваше фото было в «Стар».
— Где? О Господи, больничная газета. Как я не подумала? Фото с настоящим именем?
— Фрэнсис Клиффорд, капитан женской сборной волейбольной команды, получает приз от товарищей.
— Псевдоним. Девичья фамилия матери… Так ты — шантажист, Чарльз? Это твой мерзкий план?
— Фрэнсис…
— Ты сказал, что ничего не будешь писать.
— Нет. Ни одной минуты об этом не думал.
— И никому не сказал?
— Нет.
— Тогда зачем? Ты же мог остановиться, когда узнал, что я лгала о Водяной Мельнице? Зачем ты продолжал преследовать меня? Чего ты хотел? Денег? Власти? Ну, уж не секса же с…
— Я преследовал потому, что кто-то другой все равно сделал бы это. Я не единственный репортер, который тобой интересуется. Когда ты вплотную подойдешь к вопросу о политическом будущем, любопытных станет еще больше. Эта книга, эта карта, твоя связь с Хейл Мохалу, Водяная Мельница — ключи, указатели направления, другие тоже смогут разобраться.
— Я сожгу книгу, порву карту и снимусь с учета в Хейл Мохалу.
— А Хью Спенсер?
— Кто? А, художник.
— И Карен Оберн. Пройдет какое-то время, пока она все просчитает. Ее рабочая гипотеза, что ты — лесбиянка. Временно… У Карен есть амбиции. Тебе нужно самой рассказать обо всем людям раньше, до нее.
— Ты с ума сошел.
— Если она обнаружит факт — разразится скандал, а если ты…
— Глупое безрассудство.
— Я бы сказал по-другому — храбрость. Послушай, ты собираешься претендовать на высокий пост. Общество имеет право скептически относиться к моральному облику таких претендентов.
— Мое «состояние» — это болезнь души. В процессе твоего расследования ты должен был читать Библию.