- Туда? - повторил я. - Куда это?
- Ах ты, забыл! - огорчился Бэзил. - Какой-то луг... Есть у кого-нибудь расписание?
- Ты что, хочешь ехать по этому адресу? - вскричал растерянный Руперт.
- Не может быть!
- А что? - спросил Бэзил.
- Зачем тебе это нужно? - спросил его брат, вцепляясь в цветок на окне.
- Как зачем? - удивился Бэзил. - Чтобы найти нашего друга. Ты не хочешь его найти?
Руперт безжалостно обломил веточку и швырнул ее на пол.
- Ну уж там ты его не найдешь! - воскликнул он. - Где угодно, только не там.
Мы с констеблем поневоле засмеялись, а Руперт, наделенный фамильным красноречием, ободрился и продолжал спокойнее:
- Быть может, он в Бекингемском дворце; быть может, он на куполе Святого Павла; быть может, он в тюрьме (это скорее всего), в моем подвале, в твоем буфете, где угодно, только не там, где ты собираешься его искать!
- Да, собираюсь, - спокойно сказал Бэзил, надевая пальто. Я думал, и ты со мной пойдешь. А не хочешь, располагайся тут пока я туда съезжу.
Человек гонится за тем, что от него ускользает; и мы вскочили с места, когда Бэзил взял трость и шляпу.
- Постой! - крикнул Руперт. - Да там ничего нет, только луг и деревья.
Он дал этот адрес нарочно. Неужели ты туда едешь?
- Еду, еду, - отвечал Бэзил, на ходу вынимая часы. - Жалко что мы упустили поезд. Что ж, это к лучшему, мы его могли не застать. А вот поезд придет примерно к шести. На нем и отправимся, тогда уж мы точно поймаем твоего Кийта.
- Поймаем! - воскликнул вконец разозлившийся Руперт. Где же ты думаешь его поймать?
- Все не запомню толком, - посетовал Бэзил, застегав, пальто. Вязы... ну как там дальше? Да, Бакстонский луг. Значит, на этом лугу.
- Такого места нет, - повторил Руперт, но пошел за братом! Пошел и я, сам не знаю, почему. Мы всегда за ним шли; удивительнее всего, что особенно мы его слушались, когда он делал что-то нелепое. Если бы он сказал: "Надо найти священную свинью о десяти хвостах", мы пошли бы за ним на край света.
Быть может, это мистическое чувство окрасилось в тот раз темными, словно туча, цветами нашего странствия. Когда мы шли от станции, сумерки сменялись полутьмой. Лондонские пригороды чаще всего будничны и уютны, но если уж они пустынны, они безотрадней йоркширских болот или шотландских гор, путник падает в тишину, словно в царство злых эльфов. Так и кажется, что ты - на обочине мироздания, о которой забыл Бог.
Место само по себе было бессмысленным и неприютным, но свойства эти стократ увеличивала бессмысленность нашего странствия. Все было нелепо, нескладно, ненужно - и редкие клочья унылой травы, и совсем уж редкие деревья, и мы, трое людей под началом безумца, который ищет отсутствующего человека в несуществующем месте. Мертвенно-лиловый закат глядел на нас, болезненно улыбаясь перед смертью.
Бэзил шагал впереди, подняв воротник, вглядываясь в сумерки, словно какой-то гротескный Наполеон. Сгущалась мгла, стояла тишина, мы шли против ветра, по лугу, когда наш вожатый повернулся, и я разглядел на его лице широкую улыбку победителя.
- Ну, вот! - воскликнул он, вынимая руки из карманов. - Пришли. - И он хлопнул в ладоши, не снимая перчаток.
Ветер горестно выл над неприютным лугом; два вяза нависли над нами бесформенными тучами. До самого горизонта здесь не было никого, даже зверя, а посреди пустыни стоял Бэзил Грант, потирая руки, словно гостеприимный кабатчик в дверях своего кабачка.
- Хорошо вернуться к цивилизации! - весело сказал он. - Вот говорят, что в ней нет поэзии. Не верьте, это - заблуждение цивилизованных людей.
Подождите, пока вы и впрямь затеряетесь в природе, среди бесовских лесов и жестоких цветов. Тогда вы и поймете, что нет звезды, подобной звезде очага; нет реки, подобной реке вина, доброго красного вина, которое вы, мистер Руперт Грант, будете через две-три минуты поглощать без всякой меры.
Ветер в деревьях затих, мы тревожно переглянулись. Бэзил радостно продолжал:
- Вот увидите, у себя дома наш хозяин куда проще. Я как-то был у него в Ярмуте, там он жил в такой хижине, и в Лондоне, в порту, он жил на складе.
Он славный человек, а самое лучшее в нем - то, о чем я говорил.
- О чем вы говорите сейчас? - спросил я, не видя смысла в этих словах.
- Что в нем самое лучшее?
- Правдивость, - отвечал Бэзил. - Скрупулезная, буквальная правдивость.
- Ну, знаешь! - вскричал Руперт, притопывая то ли от злости, то ли от холода, словно кебмен. - Что-то сейчас он не очень скрупулезен. Да и ты, надо сказать. Какого черта ты затащил нас в эту дыру.
- Он слишком правдив, - продолжал Бэзил, - слишком строг и точен. Надо бы подбавить намеков, неясностей, вполне законной романтики. Однако пора идти. Мы опоздаем к ужину.
Руперт страшно побледнел и прошептал мне на ухо:
- Неужели галлюцинации? Неужели ему мерещится дом?
- Да, наверное, - сказал я и громко, весело, здраво прибавил, обращаясь к Бэзилу: - Ну, ну, что это вы! Куда вы нас зовете? Голос мой показался мне таким же странным, как ветер.
- Сюда, наверх! - Бэзил прыгнул и стал карабкаться по серой колонне ствола. - Лезьте, лезьте! - кричал он из тьмы весело, словно школьник. - А то опоздаем.
Огромные вязы стояли совсем рядом, зазор был меньше ярда, а то и меньше фута, словно деревья эти - сиамские близнецы растительного царства. И сучья, и выемки стволов образовали ступеньки, какую-то природную лестницу.
Так и не знаю, почему мы послушались. Быть может, тайна тьмы и бесприютности умножила мистику первенства, которым наделен Бэзил. Великанья лестница над нами вела куда-то, видимо, к звездам, и ликующий голос звал нас на небо.
На полпути меня лизнул и отрезвил холодный ночной воздух. Гипноз безумца рассеялся; и я увидел, как на чертеже или на карте, современных людей в пальто, которые лезут на дерево где-то в болотах, тогда как проходимец, которого они ищут, смеется над ними в каком-нибудь низкопробном ресторане. Да и как ему и смеяться? Но подумать жутко, что бы он делал, как хохотал, если бы нас увидел! От этой мысли я чуть не свалился с дерева.