– Однако я не могу понять, мистер Уимполь, – пламенея, сказала Мериель Бомонт, – как это вам все так легко дается! Вы изрекаете чисто философские истины, а получается у вас что-то невероятно смешное. Приди мне в голову такие мысли, я бы так смеялась, что никак не могла бы разобраться в них.
– Я вполне согласен с мисс Бомонт, – сказал сэр Уолтер, внезапно давая выход своему негодованию. – Приди мне в голову подобная чепуха, я бы с трудом мог сохранить самообладание.
– С трудом могли бы сохранить самообладание, – подхватил мистер Уимполь, принимая тревожный вид. – О, храните ваше самообладание! Сдайте его на хранение в Британский музей[3]!
Раздался общий смех, тот самый смех, которым всякое общество награждает удачную и быструю реплику.
Сэр Уолтер, внезапно побагровев, прохрипел:
– Да знаете ли вы, по чьему адресу вы отпускаете ваши проклятые шуточки?
– Я никогда не отпускаю шуточек, не изучив предварительно свою аудиторию, – ответил Уимполь.
Грант перешел на другой конец комнаты и тронул рыжеусого секретаря за плечо. Сей последний сидел, прислонившись к стене, и с довольно пасмурным видом наблюдал происходящее; но пасмурность его принимала, как я заметил, особенно странный оттенок, когда он переводил глаза на юную хозяйку дома, жадно внимавшую Уимполю.
– Могу я сказать вам несколько слов по секрету, Дреммонд? – спросил Грант. – По делу. Леди Бомонт простит нас.
По просьбе моего друга я вместе с ним вышел из гостиной, чрезвычайно удивляясь этой странной секретной беседе. Мы пришли в комнату, смежную с холлом.
– Дреммонд, – резко сказал Бэзиль, – сегодня здесь собралось много хороших и столько же нормальных людей. По какому-то несчастному совпадению все хорошие люди, собравшиеся здесь, сумасшедшие, а все нормальные – мерзавцы. Вы единственный знакомый мне здесь человек, обладающий честью и не лишенный здравого смысла. Что вы скажете об Уимполе?
У мистера Дреммонда были рыжие усы и бледное лицо, но теперь его лицо внезапно стало таким же красным, как усы.
– Я ему не судья! – сказал он.
– Почему? – спросил Грант.
– Потому что я его ненавижу, как самого сатану, – после долгой паузы яростно сказал Дреммонд.
Ни Грант, ни я не нуждались в объяснении; взгляды, которые Дреммонд бросал на мисс Бомонт и на незнакомца, были достаточно выразительны.
Грант спокойно произнес:
– Но до того, до того, как вы начали его ненавидеть, что вы думали о нем?
– Я в ужасно затруднительном положении, – сказал юноша. И мы по голосу его, чистому, как колокольчик, поняли, что он честный человек. – Скажи я о нем то, что я чувствую в данную минуту, я бы потерял веру в себя. Я бы хотел найти в себе силу сказать, что с первого взгляда он показался мне очаровательным, но опять-таки дело в том, что это вовсе не так. Я ненавижу его – это мое частное дело. Но он мне не нравится – право же, он мне не нравится совершенно независимо от моих личных к нему чувств. Должен признаться, вначале он держался гораздо спокойнее, но мне не понравилось его нравственное фатовство, если можно так выразиться. А потом пришел славный старик, сэр Уолтер Чолмондели, и этот малый с его шутовским остроумием начал бессовестно высмеивать его, как вы сами имели случай убедиться. Тогда я почувствовал, что он безусловно скверный человечек, ибо это нехорошо – задевать кроткого старика. А он задевает бедного старикашку беспрерывно и жестоко, словно старость и кротость – его личные враги. Вот вам показания предвзятого свидетеля – примите их к сведению, если хотите. Признаюсь, я ненавижу этого человека, потому что некая особа восхищается им. Но я верю в то, что я бы ненавидел его и помимо этого, только потому, что его ненавидит сэр Уолтер.
Эта речь пробудила во мне глубокое чувство уважения и жалости к юноше: жалости – из-за его любви к мисс Бомонт, явно безнадежной; уважения – за точную и беспристрастную характеристику Уимполя. Мне было досадно, что при всем благородстве, с которым он от самого себя скрывал свою ненависть к этому человеку, он в силу обстоятельств принужден был приписывать ее личной своей заинтересованности.
Мои размышления были прерваны Грантом, шепнувшим мне на ухо слова, которые повергли меня в величайшее недоумение.
– Ради бога, уйдем отсюда!
Я никак не мог понять, какими чарами околдовал меня этот странный человек. Одно было ясно: по той или иной причине чары эти были так сильны, что через несколько минут я уже был на улице.
3.