— А, — сказал я. — Ну…
Она подняла руку:
— Ничего не говорите. Я знаю, если бы вы могли, вы бы мне рассказали. На кону что-то очень важное, не так ли?
Я медленно кивнул.
— И мистер Чудоу каким-то образом связан с этим делом?
— Именно.
Она кивнула:
— Тогда вы когда-нибудь расскажете мне об этом.
Мне понравилась эта фраза. В ней слышалось будущее.
Совместное.
У двери ее номера мы распрощались, и мне в первый раз было позволено поцеловать ее гладкую щеку.
Ай да я!
Решив, что ночью меня ждет работа, я вернулся к себе в номер и переоделся в норфолкскую куртку, моряцкий свитер и легкие, но практичные брюки. Когда пробило десять, я спустился в фойе и обнаружил там Чарли.
Я поискал глазами экипаж, но Чарли дернул меня за рукав:
— Никаких кэбов. Они нас за милю услышат.
К моему удивлению, он отодвинул в сторону узел какой-то парусины, валявшийся на улице. За ней обнаружился прислоненный к стене велосипед-тандем.
— Это лучшее, на что ты способен? — вскричал я.
— На безрыбье и рак, — ухмыльнулся он. — Я его украл.
Я никогда не был, скажем так, велолюбом и пребывал не в том настроении, чтобы ездить на этом аппарате. Однако Чарли был прав — это куда более незаметный способ подобраться к главному опийному притону Неаполя, чем кэб. Я ворчливо согласился и вытащил велосипед из тайника. Нам даже удалось на него взобраться. Через несколько мгновений мы обуздали эту штуковину и, бешено вращая педали, покатили к Каподимонте, следуя указаниям Чарли. По крайней мере, мне наконец-то захотелось поблагодарить свою гувернантку за те уроки езды, которые она заставляла меня брать.
Мы свернули в какие-то трущобы — хаотичное нагромождение полуразрушенных вилл у оливковой рощи. Даже при свете звезд я видел гнилую штукатурку, карнизы домов практически сливались друг с другом — они напоминали шеренгу гвардейцев на параде.
Я спрыгнул с велосипеда и подержал его, чтобы Чарли тоже мог слезть. Потом мы тихо повезли механизм по дороге. Перед нами возникло большое здание с явно дурной репутацией. Перед входом возвышалось почерневшее искореженное оливковое дерево.
— Похоже, это оно, — прошептал Чарли.
Я кивнул — даже в этом странном городе такое здание вряд ли могло оказаться чем-то еще — и жестами показал, что мы должны положить велосипед на землю.
Когда мы подошли к этой грязной дыре, я порадовался, что у меня с собой перезаряженный револьвер.
В канделябрах на некоторых домах горели факелы, и можно было разглядеть силуэты, собирающиеся вокруг нас в темноте. Они явно не желали нам добра, так что я поднял револьвер и взвел курок так, чтобы окружающие заметили.
— Держись ко мне поближе, Чарли, — прошипел я.
Тени чуть отступили назад, и мы быстро побежали вдоль стен, покрытых зеленой плесенью.
Чарли дважды постучал в дверь огромного дома.
Я скользнул в затененную нишу, глядя, как фигуры, окружающие нас, обретают более четкие очертания. В свете факелов я ясно разглядел огромного мужчину с косынкой на голове — он мне ухмылялся. В руке у него была толстая дубина, которой он постукивал себя по ладони.
— Чарли, давай сваливать, ладно? — прошептал я.
Неожиданно дверь со скрипом открылась, из темноты показалось лицо — явно китайское.
— Что вы хотеть? — взвизгнул человек; его физиономия с куцей бородкой казалась в факельном свете полоской красной кожи.
Я подошел к двери и втолкнул его внутрь. Чарли тоже забежал в дом, прошел мимо китайца и закрыл за нами дверь.
— Что вы делать? Что вы делать? Вы не можете сюда ходить! — затявкал человечек. Его круглая, как пудинг, тушка была облачена в грязный мусли новый халат.
Я направил на него револьвер.
— Думаю, это послужит пропуском, — прошипел я ему в лицо.
— Этого не надо! — проговорил китаец сиплым шепотом. — Почему вы так приходить? Мы тут все друзья. Хотите трубка?
— Нет. Да. Веди нас внутрь, — приказал я.
Мы прошли за китайцем по целой череде замусоренных коридоров и в какой-то момент оказались в большой комнате, которая некогда, быть может, служила гостиной. На стенах висела паутина, их покрывали пятна сырости. На полу, кажется, лежали голые сломанные доски, под ними — какой-то отвратительный подвал.
Однако больше всего потрясала духота — ядовитая атмосфера, в которой явно чувствовался запах опия. Дым клочьями витал над головами множества людей, наполнявших комнату; их отвисшие челюсти и закатившиеся глаза говорили о днях и неделях, проведенных здесь. Курильщики мешками лежали на полу, дымили трубками и счастливо булькали; горящие черные шарики опия мерцали, как светлячки.