— Как будто…
— Подойдём ближе?
— Я бы воздержался, — сказал Мюнхаузен. — Нас могут обнаружить.
— А не вернуться ли нам обратно? — с дрожью в голосе предложил Тартарен, не отнимая зрительной трубы от глаза.
— А наши друзья?
— Да, да, вы правы… О, конечно!.. Нельзя!.. Как будто пальба стихает. Давайте укроем бриг за скалой, а сами пойдём на разведку.
— Видимо, это дело рук королевского корсара, — в задумчивости произнёс Мюнхаузен и отдал команду рулевому повернуть к береговой скале. В голове Тартарена мелькнула догадка, которой он тотчас поделился с Мюнхаузеном.
— Я уверен, что эта операция по разгрому русской крепости и была заложена в секретном пакете первого лорда Адмиралтейства. Не случайно тот его назвал королевским корсаром, вместо уголовной клички чёрный пират.
Он не успел договорить, как его перебил Мюнхаузен, схватив за плечо:
— Взгляните туда, Тартарен.
Он указал пальцем на черневший силуэт какого-то судна на рейде. Тартарен прищурил глаза и долго всматривался.
— В трубу! — прошептал Мюнхаузен. — Так вы ничего не увидите.
Тартарен растянул зрительную трубку до предела, приставил её к глазу.
— Бы можете прочесть надпись на носу?
— Попробую, — ответил толстяк. — Кажется… Ю… ни… Не может быть?..
— Что такое?
— «Юникорн»!.. — порывисто вскрикнул Тартарен. — Бриг Барбера!.. Ну, что я говорил! Теперь, надеюсь, вам ясно — чья это работа?!
Он кивнул в сторону дымящегося Ново-Архангельска, над которым кружило чёрное вороньё.
— Нет, дорогой Тартарен, не совсем ясно, — отчеканивая каждое слово, говорил Мюнхаузен. — Приглядитесь внимательней.
На борту пиратского брига можно было разглядеть индейцев, закованных в цепи. А на реях болтались верёвки с петлями. Трудно было понять — собирались ли вешать пленников или же устрашить их, чтобы вынудить к покорности.
— Видимо, эти индейцы были в дружбе с русскими, — высказал своё предположение Тартарен. — И они вместе сражались в Ново-Архангельске против Барбера.
— Вряд ли мы раскроем эту загадку на борту «Леденца», — со всей решительностью заявил Мюнхаузен. — Попытаемся найти наших друзей. А потом…
— Что будет потом? — спросил Тартарен.
— Потом будет видно.
— Вернее говоря — потом будем действовать, смотря по обстоятельствам, — поправил его Тартарен.
— Спустить шлюпку! — скомандовал Мюнхаузен.
— Есть спустить шлюпку! — отрапортовал вахтенный.
— Какие будут приказания, капитан? — осведомился штурман.
И пока матросы спускали на воду шлюпку, Мюнхаузен распорядился:
— Запомните мои сигналы. Красная ракета — ждёте нас. Зелёная — немедленно отплываете обратным курсом. Отвечайте мне — белой ракетой. Это будет означать, что сигнал принят. Ясно?
— Ясно, капитан.
Быстро добравшись на шлюпке до берега, Мюнхаузен и Тартарен, надёжно укрыв её в кустах, пошли по тропинке, вьющейся вдоль залива. Но, подумав о том, что здесь их могут легко обнаружить, они приняли решение подняться в гору и добраться до Ново-Архангельска горной тропой. Канадские и чёрные ели, знаменитый аляскинский кипарис (так называли ситхинскую ель), берёзы, ольха и кустарник скрывали от посторонних глаз наших книжных героев.
Охотник за фуражками заметно отстал, и когда Мюнхаузен обернулся, Тартарена не было. Кричать было опасно, и барон, как было условлено, три раза осторожно прокуковал, как настоящая кукушка…
— Ку-ку-у… Ку-ку-у… Ку-ку-у…
Но в ответ раздался восторженный крик Тартарена:
— Идите сюда, здесь малина!
Испуганный Мюнхаузен побежал на крик. Он нашёл своего друга в лесном малиннике. Из кустов торчала сияющая физиономия любимца Тараскона. Он лакомился сочной ягодой.
Вы что, с ума сошли? Кричите на всю Аляску: «Малина!.. Малина!..» Хотите, чтобы нас поймали… — сердито отчитывал толстяка Мюнхаузен.
— Попробуйте… Какая малина! Ах, если бы ещё были сливки!..
Человека губят его страсти и некоторые привычки. Восторженный клич Тартарена: «Идите сюда… здесь малина!» — был услышан не только Мюнхаузеном. И когда Тартарен вылез из густого малинника, его спутника не было.
В лесу стояла зловещая тишина. Тартарен так и не мог понять, куда исчез Мюнхаузен… Ведь он только что стоял здесь. На всякий случай Тартарен вытащил из-за пояса пистолет и взвёл курок. Он тревожно осмотрелся и сдавленным голосом прошептал:
— Карл!.. Фридрих!.. Иероним!..
Никто не отозвался. Тогда он крикнул громче:
— Мюнха…
Мелькнула какая-то тень. Затем он почувствовал страшный удар по голове. Завертелись в глазах верхушки чёрных елей… Всё померкло вокруг;
Когда Тартарен очнулся, он почувствовал, что не может пошевелиться, так как связан и прикручен верёвками к дереву. Перед ним вертелись десятки медвежьих и волчьих голов. Это были индейцы-тлинкиты в своих боевых масках. Неожиданно Тартарен услыхал чей-то шёпот: «Ну-с, отведали малинки!..»
Толстяк повернул голову и увидел привязанного к ситхинскому кипарису Мюнхаузена.
— Дорогой Карл, — тихо произнёс Тартарен.
Но его резко прервал Мюнхаузен:
— Ягодки захотелось?! Но зачем же об этом оповещать население Аляски?!
Тартарен ничего не ответил. Он с тревогой смотрел, как индейцы вытащили свои топоры и, отмерив шагов двадцать, заняли боевые позиции.
— Вам не кажется, Мюнхаузен, что они собираются метать в нас томагавки?
— Мне не кажется… это в самом деле действительно так…
— Такой номер я видал в цирке Франкони, — прошептал Тартарен дрожащим голосом. — В Париже.
— Только здесь вы не услышите аплодисментов. Финал номера будет совершенно иной…
— Что вы говорите, Мюнхаузен?! Без суда?.. Без последнего слова подсудимого?
— Когда вы собираетесь его произнести?.. Через несколько минут будет поздно.
Два томагавка рассекли воздух и звучно вонзились в дерево, в нескольких сантиметрах от лица Тартарена, а ещё один топор глубоко вошёл в ель над головой Мюнхаузена. Сверкнув глазами, он крикнул:
— Тартарен! Вы присутствуете на последнем приключении Карла Фридриха Иеронима Мюнхаузена… Мужайтесь!..
Солнечные лучи пробили густые еловые ветки и залили светом лицо толстяка с двумя томагавками по бокам.
— Солнце!.. Солнце! — прошептал Тартарен.
Мюнхаузен косо взглянул на своего друга и подумал — не сошёл ли тот с ума? Но Тартарен с сияющим лицом возбуждённо бормотал:
— Солнце!.. Не мог же Альфонс Доде лгать… Он писал… в день смерти Тартарена было солнечное затмение!..
— А может, оно ещё будет? — с горечью произнёс Мюнхаузен, судорожно вздрогнув: томагавк, брошенный сильной рукой, с хрустом пригвоздил к дереву воротник его камзола.
Тартарен не выдержал и, заметив двух индейцев, стоявших в стороне, без страшных масок на лицах, но с орлиными перьями в чёрных волосах, отчаянно закричал:
— За кого вы нас принимаете?.. Месье! Пардон… Дорогой Красный Бизон или Быстроногий Олень… А может быть, Орлиное Перо? Простите, не знаю, как вас зовут?
Один из индейцев, повыше ростом, с важной осанкой, ответил:
— Седой Бобёр.
— Очень приятно. А я — охотник за фуражками! — представился Тартарен с исключительной любезностью.
Седой Бобёр расхохотался и крикнул своим воинам, указывая на Тартарена:
— Охотник за фуражками!
Никогда ещё индейцы так не смеялись. Охотник за фуражками?!
Один из воинов, в устрашающей боевой маске, усомнился и, подойдя к Тартарену, мрачновато переспросил:
— А может быть, за скальпами?
В ожидании ответа индейцы молча уставились на толстяка. Тартарен с гордостью настаивал на своём.
— Нет, за фуражками, месье и медам! За фуражками!
Новый и ещё более оглушительный взрыв хохота потряс окрестность. Насмеявшись вдоволь, индейцы подошли поближе… Вперёд вышел Седой Бобёр.
— Скажи правду — кто ты такой?
— Видите ли, уважаемый Седой Бобёр, у меня есть и другая кличка. Гроза львов!
— Ты лжёшь!
— Что вы?! — нервно воскликнул Тартарен. — Это может заверить мой друг Мюнхаузен — самый правдивый человек в прериях…