Увидев шлюпку, идущую к «Марии Целесте», тарасконец с дрожью в голосе пробормотал:
— Может быть, на всякий случай ударим из пушки?
— Вы с ума сошли! — оборвал его Немо. — Держите к ветру, Робинзон. Артур Грэй, отдать шторм-трап! Принять шлюпку! Это же наши друзья по Клубу знаменитых капитанов!
И вот по трапу на борт поднялись Дик Сэнд, Мюнхаузен и Гулливер. Последним покинул шлюпку капитан корвета, приказав гребцам вернуться на «Коршун». Он вручил мичману Ошанину пакет для старшего помощника. В нём был приказ: «Корвету «Коршун» лечь на обратный курс. Доплыть до библиотеки и пришвартоваться к полному собранию сочинений Станюковича».
А на палубе неожиданно вспыхнула ссора. Дружеские излияния Тартарена, растроганного до слёз этой неожиданной встречей в Тихом океане, были внезапно прерваны Мюнхаузеном.
— Вы хотели прославиться на весь мир? Без меня! Открыть тайну покинутого корабля! Как вы посмели, Тартарен, отправиться в такое путешествие без Мюнхаузена?… — кричал он, размахивая шпагой перед самым носом толстяка.
— Уберите шпагу, — мрачно произнёс Тартарен. — Меня это волнует, а в гневе я страшен. Спросите любого льва.
Но барон был неумолим.
— Я сейчас вырву ваши лучшие страницы! — и он сделал энергичный выпад.
Толстяк ловко увернулся от острия шпаги и поднял с палубы бочонок с порохом.
— Только посмейте, Мюнхаузен, я измажу порохом ваш титульный лист.
Дуэлянтов никто не разнимал. Все знали, что их почти столетняя дружба главным образом состояла из ссор и примирений. И действительно, через минуту они вместе со всеми капитанами принимали участие в новых попытках раскрыть тайну покинутого корабля. Правда, никаких свежих догадок и предположений высказано не было. Только барон Мюнхаузен заявил, что у него есть одна чрезвычайно правдивая идея, но она ещё требует некоторых раздумий. И он гордо удалился с палубы в каюту.
Василий Фёдорович принял на себя командование «Марией Целестой», хотя ему никогда не приходилось водить по океанам старые шхуны с гнилой палубой и неразгаданной тайной на борту.
Капитаны определили координаты. Оказалось, что шхуна находится на траверзе острова Таити и медленно тащится на юг. Они оторвались от карты, услышав громкий возглас Робинзона: «Человек за бортом!»
Дик Сэнд ударил в судовой колокол. Василий Фёдорович коротко скомандовал:
— Грот и фок на гитовы! Ложиться в дрейф!
Но Артур Грэй не ждал, когда кончатся эти манёвры с парусами. Скинув куртку, он бросился за борт.
Не прошло и нескольких минут, как Артур Грэй и Дик Сэнд принесли на шканцы спасённого незнакомца. Это был высокий матрос с бледным лицом. На его обнажённых руках темнела причудливая татуировка. Матроса усадили на зарядный ящик. Тартарен влил ему в рот немного рому из своей походной фляжки. Бедняга открыл глаза и пробормотал, словно в бреду:
— В полночь… ровно в полночь… спасайтесь… в полночь…
Эти слова всех поставили в тупик. Был ли это просто бред? Или это имело прямое отношение к тайне «Марии Целесты»?
И что должно произойти в полночь?
Капитаны расступились, давая дорогу Гулливеру. Тот с вежливым поклоном взял за руку матроса, всё ещё не пришедшего в сознание.
— Дайте я проверю ваш пульс. Доверьтесь мне. Ваш покорнейший слуга, капитан Лемюэль Гулливер, начал плавание свыше двухсот лет тому назад в должности хирурга на судне «Ласточка». — С этими словами Гулливер достал из жилетного кармана серебряный брегет.
Незнакомец очнулся, бросил беглый взгляд на циферблат и тревожно спросил:
— Который час?
— На моём хронометре без двух минут двенадцать, — спокойно ответил Гулливер.
Матрос сорвался с места и кинулся к борту. В последний момент Робинзон и Немо успели перехватить его у самого фальшборта.
Незнакомец пытался вырваться из крепких объятий, оглашая палубу шхуны громкими криками:
— Мы сейчас взлетим на воздух… Осталась одна минута!… Ровно в полночь… Все за борт!…
Капитаны не тронулись с места. Часы-луковица с мелодичным звоном пробили двенадцать раз. В наступившей тишине прозвучал насмешливый голос Гулливера:
— Ваши предсказания не сбылись, милейший. Наступила полночь. А мы не в воздухе, а на палубе корабля!
Робинзон выпустил оторопевшего матроса из рук и суровым тоном сказал: