(Павел уже с детства, следуя учению Эвклида, сторонился сексуальных воздержаний). Любовь в казармах, в учебных классах, в каптерках, в конюшнях на виду у лошадей, а тем паче, на плацу сурово возбранялась.
Каждый полк был окружен специальной лесополосой, в которой с этой целью были построены «шалаши любви». Раз в две недели сюда свозились на телегах бабы для солдат и офицеров низких войсковых чинов.
Руководил поставками живого женского товара унтер офицер Бабенко. Для канониров отбирались тучные девахи бальзаковского возраста. Для кавалеристов – девки в легком весе, умеющие ловко вскочить в седло к гусару и на скаку ему отдаться. Ну а пехотинцам доставались отбракованные бабы, готовые к рутинному, без изысков сексу.
Ровно через сорок пять минут горнист трубил отбой. Бабы, с пылающим от удовольствия румянцем на щеках, покидали шалаши, грузились на телеги, гренадеры нехотя расходились по казармам. За услуги бабы получали от Бабенко по отрезку ситчика на сарафан или по наплечному скромному синему платочку.
***
Как-то раз неосмотрительно отказавшую царю в очередных любовных играх княгиню Сухомлинскую, Павел отослал в Соловецкий женский монастырь строгого режима.
– А как же быть со мной? – Испуганно спросила Павла фрейлина княгини графиня Веселовская.
– При мне останешься. Согласная?
От великого смущения у Веселовской густо зарумянилось лицо, заштормило грудь в глубоком декольте.
– Согласная… Как есть, согласная… – Залепетала Веселовская. – Вот только у батюшки позволенье испрошу.
– Да куда он денется, твой батюшка?! А ежели откажет – из майора разжалую в ефрейторы.
– Я и без батюшки согласная… – твердила Веселовская.
– Ну, то-то же. Сегодня в полночь жду тебя в своей опочивальне. Караул пропустит, я его предупрежу.
– Как прикажете, Ваше Государево Величество. Дозвольте к ручке вашей с благодарностью припасть.
– Потом, в опочивальне. Сейчас не время. На плацу меня солдаты дожидаются.
Государь орлом взлетел в седло и в сопровождении гусарской роты ускакал.
***
Царь вовсю старался заручиться дружбой с фельдмаршалом уворовым, но тот сторонился Павла. Объяснялось это тем, что император во всем старался подражать порядкам прусской армии, а Суворов презирал подобное низкопоклонство. Русские солдаты завсегда били пруссаков. Нынешняя
Царь вовсю старался заручиться дружбой с фельдмаршалом Суворовым, но тот сторонился Павла. Объяснялось это тем, что император во всем старался подражать порядкам прусской армии, а Суворов презирал подобное низкопоклонство. Русские солдаты завсегда били пруссаков. Нынешняя армия была годна только для смотров и парадов.
Фельдмаршал под предлогом отсутствия военных действий запросил себе отставку. Павел не стал его удерживать и сослал под гласный унизительный надзор в родовое имение под Кобрином.
Суворов постоянно объезжал деревни, глубоко вникая в нужды крепостных крестьян, исправно посещал местную Петропавловскую церковь и даже своим командирским басом пел на клиросе. Слух у него был отменный, фальши не терпел.
Занимался любимым огородом, выращивал морковь, редкие сорта картофеля, помидоры, кабачки и баклажаны.
Царь надеялся, что Суворов, изголодавшийся по армии, все-таки запросится на службу. Но полководец был железных принципов и отправляться на поклон к царю не имел желания.
Павел неоднократно пытался помириться с упрямым стариком, но тщетно. И тогда царю самому пришлось приехать на поклон к фельдмаршалу.
**
На дворе стоял жаркий августовский полдень. Суворов, как всегда, копался в огороде. Тут во весь опор к нему бежит слуга. Задыхается, кадык, того гляди, из горла выпрыгнет. С перепугу раздавил на грядке два спелых баклажана.
– Ваша Светлость, – крестится слуга. – Век воли не видать и остаться в крепостных. – К вам самолично царь пожаловал! Он вас в гостиной дожидается.
– По какой такой нужде?
– Не имею чести знать. Оне мне не докладали.
Суворов не спеша прошел в гостиную. Сухо поздоровался с царем.
– Чем обязан вашему визиту, Государь?
– Прошу тебя, фельдмаршал, в который раз, послужить Отечеству: через Альпы перейти и лягушатников французов в тыл по заднице ударить.
– Да ведь я не альпинист, чтобы лазать по горам, – возразил Суворов. – В мои-то шестьдесят пять лет…
– В шестьдесят пять ягодка опять, – соизволил пошутить монарх. – Осилишь горы, считай, что «Альпынаши»!
И тут в душе Суворова дрогнула солдатская струна.